Мир Станислава Грофа

Этот человек олицетворяет для меня поразительный мир души, который столь же удивителен и фантастичен, как миры, которые открывают нам знаменитые писатели-фантасты, - Роберт Желязны, Роберт Шекли, Клиффорд Саймак и т.д. Гроф открыл для современной научной психологии мир необычайных, не до конца освоенных и исследованных возможностей развития психотерапии, психотехники, психологической культуры и индивидуального поиска.

Мне лично посчастливилось познакомиться с Грофом в 1989 году, когда он в третий раз приехал в Россию, в Москву для проведения четырехдневного семинара по холотропному дыханию и трансперсональной психологии. До этого первая заочная встреча с Грофом произошла в 1980 году. Я познакомился с ним по рукописи самиздатовской книги "Области человеческого бессознательного", которую затем мне было суждено издать и официально. Это было также частью моей истории. Человек, который впоследствии стал на многие годы вплоть до своей смерти моим близким другом, Виталий Николаевич Михейкин, один из подвижников самиздата и подпольной психологии подарил мне самиздатовскую рукопись этой книжки, после чего я, как многие из вас после прочтения книги Грофа ходил, как ошарашенный. То есть мне казалось, что вот они - ускользающие тайны человеческой сущности природы, человеческого роста, загадки, тайны психотерапии, тайны космоса, там, где сходятся воедино ниточки физики, науки и миры Достоевского, миры человека, экзистенциальные.

Гроф нащупал что-то чрезвычайно важное - возможность пережить переживания необычайной интенсивности и насыщенности, что характерно для каких-то необычайных моментов: моментов сатори, моментов экстаза, моментов катастроф. Все, наверное, помнят описание психотерапевтических сеансов и экспериментов самого Грофа. Это необычайное сгущение мифов, историй, преданий, это та точка алеф Борхеса, где все сходится в одном, где начало и конец всего. Я тогда грезил увидеть и пережить четыре перинатальные матрицы в себе. Тогда я думал, что четыре перинатальные матрицы, это что-то вроде стражей к тому, чтобы обрести свободу.

Мы рождаемся, и на нас нанесен узор мук, родовое проклятье, как в Библии, и нам сужден из-за этого человеческий удел. Те из нас, кому удастся повернуть время вспять и родиться обратно, обрести второе рождение, которое в каком-то смысле наследует первое рождение, проходят одни и те же стадии, те же врата. Тогда чары, навеянные человеческим рождением, чары, навеянные этой жизнью, этим мороком, этим воспитанием, этими травмами, тем, что составило меня закрытым, обособленным от мира, застывшим, все это может в один миг рассеяться, и предстанет другой мир, знакомый по воспоминаниям из детства, по каким-то героическим прототипам, мир свободы, мир озарения, мир просветления, мир радости, бесконечного счастья и исследования.

Гроф очаровал возможностью свободы и пробуждения. И я стал охотиться за всем, что имело отношение к Гроф пленил меня возможностью получить ответ на вопрос, вечный для трансперсональной психологии. Я узнал, что Гроф - один из основателей и лидеров трансперсональной психологии. Прочитав в 85 году книгу "За пределами мозга", там есть седьмая глава "Перспективы психотерапии", я сразу начал дышать, потому что здесь я видел какой-то конкретный метод достичь тех состояний, которые описаны в книге "Области человеческого бессознательного" и наблюдались в сессиях только психоделической психотерапии. Как безнадежно влюбленный человек я начал ввергать всвою страсть знакомых и друзей, ввергая их в сеансы холотропного дыхания, которые, как я потом понял уже учась у Грофа, были совершенно наивны и неверны, но тем не менее там была страсть познания, подвижничество, которые не смотря на корявость метода, на несовершенство знаний каким-то образом предохраняло меня и тех кто был увлечен мной от того, чтобы делать большие ошибки. И все-таки, не смотря на незнание, позволяла нам продвигаться вперед. По иронии судббы невозможно назвать человека великим, до того как он умер. До того, как он уже не в состоянии что-либо внести в эту культуру, кажется, что все, что мог, он уже сделал. Но, тем не менее среди прочих вершин современной психологии и психотерапии есть очевидные, я бы сказал, восьмитысячники. Так на жаргоне альпинистов называют вершины, которые приближаются к восьми тысячам метров или выше восьми тысяч метров. Вот это очевидные пики, которые над всеми возвышаются. Вот одной из таких фигур, является фигура Станислава Грофа, которого я причисляю к трем великим новаторам и мастерам современной психологии и психотерапии, наряду с Фрейдом и Юнгом.

В 1989 году, произошла моя встреча с Грофом. Он приехал с женой Кристиной, чтобы показать российским психиатрам и психологам свой мир и холотропное дыхание, новый метод психотерапии, разработанный вместе с женой в то время, как он работал в институте Эсален. Вы знаете, что это такое специфическое место в Калифорнии, специфическая лаборатория антропосоциотрансформации, где ищутся новые способы преобразования, трансформации людей индивидов и общества. Там работал Гроф, там работал Минделл долгое время, там, пожалуй, работали все великие новаторы, и Эсален действительно является уникальным местом. Гроф отдал пятнадцать лет Эсалену после приезда в США и в немалой степени своими семинарами, месячниками, облик современного Эсалена, создал много моделей обучения психотерапевтического. Так вот уже зрелый Гроф, который покинул Эсален, который написал ключевые свои книги приехал в Россию поделиться опытом. Для меня было удивительно, что об этом семинаре, а его организовал профессор Белкин, известный российский инициатор возрождения психоанализа и специалист по перемене пола и всем психологическим сложностям, связанным с этой проблемой, он побывал в Америке на семинаре у Грофа и под большим впечатлением, решил привезти его сюда. Так вот Гроф, хотя об этом не было оповещено заранее, притянул к себе людей из самых отдаленных мест России, никому об этом не говорилось, не было никаких специальных объявлений, тем не менее люди приехали из Тбилиси, с Дальнего Востока, чтобы повидать Грофа. Книги были достаточно хорошо распространены по самиздату, люди старшего поколения помнят. И я думаю, все что притягивало этих людей к Грофу, это было то же самое ощущение поиска собственной души.

Гроф действительно затронул некоторые принципиально важные моменты, общие для всех духовных путей и для всех психотерапевтических школ. Акцент на перинатальной матрице и на то, что первичные впечатывания в моменте внутриутробного развития, в моменте родов и в самые первые мгновения жизни. Самые первые импринтинги здесь формируют нас и создают определенного рода характерности, идиосинкразии, шоры, включают работу редактора реальности, эти идеи высказывались и до Грофа. Я думаю основной момент, который внес Гроф состоял даже не в экспериментальной проверке того, что есть нечто, что можно назвать перинатальным опытом. А значение его неизмеримо выше. Гроф, наряду с Юнгом и Фрейдом принадлежит к трем величайшим новаторам. Мы можем говорить о мире Грофа, мире Юнга, и для меня это совершенно отчетливые миры, я могу говорить о мире Фрейда, я могу говорить, обучая студентов о трех психотерапевтических театрах, показывая Юнга, Фрейда, Грофа, как режиссеров, особенности игры психотерапевтических театров каждого из этих великих режиссеров и мастеров психодрамы. Я не могу в таком же смысле говорить о театре и новаторстве Роджерса. Хотя, это безусловно ключевая фигура в гуманистической психологии.

Я не могу говорить в таком же смысле о Фритце Перлзе и Роберте Лэйнге, об этих титанах, основателях гештальттерапии и антипсихиатрии. Эти люди велики, но этим людям чего-то не хватает. Вот если мы попытаемся выяснить, в чем отличие масштаба, то мы можем найти ряд общих черт у трех китов психологии и психотерапии XX века. Общее у них, конечно то, что все они клиницисты, их теории основаны и выверены опытом, Гроф сам ассистировал порядка четырех тысяч сеансов психоделической психотерапии и через его семинары по холотропному дыханию прошли десятки тысяч людей во всех странах мира и всех национальностей. Это не только богатство подвижничество клинической практики, но и потрясающий диапазон такой практики. Эта работа с людьми во всех спектрах психического здоровья. От крайне нормальных просветленных людей из числа близких знакомых Грофа до числа тяжелой клинической патологии, если использовать обычный традиционный язык. Это прежде всего бесподобные клиницисты с широчайшим диапазоном. Это люди, которых можно отнести к классикам психологии. Это относится к Фрейду и Юнгу и через некоторое время будет отнесено к Грофу. Классики в том смысле, что они установили что-то принципиально новое, что теперь невозможно смотреть иначе на мир души, которые дали методы работы с этим и люди классики в том смысле, что они владеют всей классической традицией, Гроф владеет всей классической традицией, которая была до него и создает новое.

Точно также можно сказать о Фрейде и о Юнге. Этого не можем сказать с той же степенью полноты о Перлзе, Лэйнге, Роджерсе или о других фигурах иного масштаба, может быть не меньших новаторов в своей области и не меньшей значимости, но все же иного масштаба. Извините, если я затрагиваю чью-то шкалу ценностей, я делюсь своей и пытаюсь привести обоснование, поскольку это все-таки личностное приглашение в некий мир, с которым я лично знаком и могу позволить себе такое преувеличение. И Фрейда, и Юнга, и Грофа можно отнести к очень крупным мыслителям, людям, которые рефлектировали на развитие психологии, на поиск новых методов психотерапии, на особенности понимания психологии в миру человеческих дел, гуманитарных наук в частности Это люди, которые осмысляли и место психоанализа, и аналитической психологии, и это, конечно, люди с широчайшим культурным диапазоном. Фрейд писал и о Достоевском, и Моисее, и о первобытных народах, он затрагивал широчайшие темы войны, мира, смерти. То же самое относится к Юнгу, который собрал в своих исследованиях по алхимии, исследованиях по сновидениям, по психологии искусства.

Трудно назвать тему, какую бы не исследовал бы Юнг, как классической психотерапевтической, так и серьезной культурной темы. То же самое, на мой взгляд относится и к Грофу. Это человек с широчайшим культурным диапазоном, который естественным образом вписан в его мир, его учения. Мир культуры не где-то извне мира психологии и психотерапии, как мы находим в некоторых психотерапевтических школах, есть мир психологии, а есть где-то мир сказок, другие вещи, за которые ответственна мифология. Здесь это все органично и составляет саму ткань языка, саму ткань метода. И когда мы читаем книги Грофа, мы сталкиваемся с этим постоянно, с вечными темами архетипических сюжетов, или когда трансперсональные сюжеты, не принадлежащие какой-то отдельной биографии человеческой, превосходящие ее и могущие быть биографией любого человека. Эти три психолога продолжали то, что в последствии стало магистральной линией развития психологии, психотерапии. Если мы посмотрим любые темы, то это, как правило послефрейдовские темы психологии, психотерапии. И темы телесности и темы смерти, и темы психологии Юнга. То же самое относится к Юнгу, то же самое относится к Грофу - это магистральная тема психологии и психотерапии.

Итак, кто же такой Станислав Гроф? Большой Стен - человек большого роста, приблизительно такого же, как я, под центнер веса, но очень хорошо сцентрированный, как гора стоящий на земле человек. Человек, который невольно у всех вызывает ощущение мудреца, теплоты, сердечности, заботы, отцовства. Во время сеансов холотропной психотерапии есть телесная поддержка, можно притрагиваться к разным частям тела, при этом убираются телесные блоки, когда мы работаем в парах. И это связано с деликатным вопросом о контракте, дозволяю я дотрагиваться до себя или не дозволяю. Так вот одна женщина на сессии холотропного дыхания говорила: "Я настолько доверяю Стену, что он может меня трогать как угодно и где угодно, и это не вызывает у меня никаких проекций". Это пример того доверия, которое вызывает сам Стэн, когда его видишь, когда с ним встречаешься. Это человек-гора, человек незыблемый. Метафора горы не случайна. Это человек, который среди всех циклонов, штормов и бурь, разворачивающихся при сеансах психоделичной психотерапии, при ситуации экстремальной, когда разворачиваются страсти, этот человек, сохраняющий ясность, ровность, спокойствие, человек, который не вовлекается в это и может вести свой корабль вместе с теми, кто доверились ему путешествовать в этом мире. Это человек, который является не только профессиональным психологом-клиницистом, он знает всю традицию, владеет всеми европейскими языками, в том числе русским, человек, владеющий многими языками искусства, ведь в книге "За пределами мозга" очень много рисунков лично Грофа, он в свое время собирался быть художником-мультипликатором, но когда друг подсунул ему несколько лекций по психоанализу, очень многое изменилось в его жизни. В общем это человек одаренный и человек-гора.

Я назвал бы его сталкером. Сталкером в смысле Тарковского и сталкером в смысле Кастанеды. Это немного разные вещи, и тем не менее в этом выслеживании, в этой охоте, которую осуществляет Стэн Гроф есть исследование необычных троп и это очень важный момент. Я воспринимаю Стэна Грофа в череде тех людей, которые открывают и прокладывают новые тропы, новые дороги нового мира, мира будущего. Это люди, которые открывают новые миры. К числу этих людей я еще мог бы отнести нескольких психотерапевтов, для меня таким человеком является Арни Минделл, такого же новаторства, такого же масштаба, это люди для меня родственные, это Стивен Лаберж, Эндрю Вэйл и некоторые другие герои моего личного и магического театра, который я ввожу в мир русскоязычного читателя. Но Стэн Гроф - это не только сталкер, человек, который не только исследует зону, где может быть жили инопланетяне и оставили новые неизвестные игрушки для человечества, которые могут оказаться катастрофическими.

Гроф - это человек не только исследующий наше выраженное в метафоре инопланетян новые нераскрытые возможности, он еще и гид, штурман, и навигатор, то есть это тот человек, который может вести других И это еще одно новое измерение, новая особенность, еще одна новая грань, составляющая его искусство, его талант. И кроме всего прочего, он - визионер, человек, который видит намного дальше других, и лишь часть его виденья, его понимания откладывается в его книгах, как некоторый осадок, как результат его взаимодействия с людьми, в его статьях, его беседах, его новых семинарах, в его новых творениях.

Вот, например, я узнаю, что Стэн Гроф пишет фантастические рассказы, размышляет о киберпанковской культуре и о виртуальной реальности. В этом смысле, если мы посмотрим на эту тетраду: психолог-клиницист, сталкер, навигатор-штурман и визионер. Мы можем найти эту тетраду и в других областях, тетрада некоего человеческого мастерства, ну, аналогичную вещь мы можем найти у Кастанеды, Дон Хуан учит о нескольких типах людей: есть обычные люди, идиоты здравого смысла, люди, живущие в обычном гипнотическом сне, есть те, которые начинают какой-то путь, и те, кого Дон Хуан называет охотниками, люди, которые начинают преследовать дичь, и этой дичью оказываются союзники, которые воплощают некоторые неизвестные силы, которые таятся в каждом из нас и которые также олицетворят силы природы, некий неведомый мир.

Вспомним, что Юнг имел множество таких союзников. По сути дела Цюрихские годы Юнга, когда он жил около женевского озера, время кризиса, разрыва с психоанализом, когда были заложены основы всей его последующей работы, это непрестанная охота за бессознательным с помощью сновидений, свободных ассоциаций, с помощью фиксации всего того, что вылезает, всего демонического, всего необычного, всего разрушающего. Это охота за тем, что ненормально, необычно и следование этому. И вот в этом смысле можно говорить об охоте. Таким охотником является Гроф, таким охотником является Минделл, может быть еще более ярко выраженным. И Гроф - это воин, гид, навигатор, тот, который обладает особого рода складом характера, который готов поставить на карту жизнь, это особого рода азарт, недаром в английском оригинале его книжка, которую мы перевели как "Путешествие в поисках себя" называется "Приключение открытия себя", то есть дух авантюрного поиска, дух приключений. К сожалению это не так-то просто передать при переводе на русский язык. Это авантюрность в высоком мушкетерском стиле, французском, когда мы готовы поставить жизнь на карту, когда мы рискуем собой, чтобы получить что-то новое. Вот это путь воина, человека, который идет. Или понятие визионера или видящего у Кастанеды. Это человек, который способен охватывать миры до какого-либо их разрешения в слова. Гроф в этом смысле постоянно беременен новыми мирами.

Многое из того, что я получил, и я знаю, что это получил, обучаясь у Станислава Грофа, многое не вошло в его книги. Я вижу, как тщетно слово, я вижу, как трудно даже такому мастеру выразить то, что он делает. Очень многое оказывается неотделимо от личности. Мой друг, Александр Неклесса вводит понятие восьмимерной матрицы знания и вам, как студентам это небесполезно будет знать. Я немного отвлекусь, чтобы пояснить эту тему. В каждом человек, в каждом мастере существует нечто неотделимое от его мастерства от его судьбы, почему всегда необходимо идти как можно ближе к источникам и учиться у мастеров. В чем смысл восточной линии преемственности? Учитесь всегда у мастера, который учился у мастера, который учился у основателя, скажем, кунг-фу, рэйки, каратэ, у основателя такой-то школы тибетского Буддизма, у зеленого Кутуба, у пророка Мохамеда и т. д. Вот линия преемственности. Того, как Игнатий Лойола в своих медитациях постиг крестные муки Христа. Или как святые отцы, подвижники церкви и апостолы повторили данный подвиг. Стремление к первоисточнику. Что это за магическое знание, что это за матрица, которую можно получить только тогда, когда вы восходите к первоисточнику, и которую никогда не отпечатать или отпечатается почти неразличимо, если вы учитесь из книг или учитесь как-то вторично.

Позвольте мне все-таки ввести эту восьмимерную матрицу знания. Мы можем разбить знания по нескольким критериям, это простая схема, но она позволяет нам очень многое понять. Знания бывают рациональные и иррациональные. Это очень просто. Что-то мы понимаем своим рассудком, что-то не понимаем, не ухватываем в наших обычных схемах и говорим, что это непонятно, это невразумительно, это необъяснимо, это неописуемо. Знания бывают явные и неявные. Явные знания, когда я чем-то владею, я знаю, что я этим владею, я научилися, сдал экзамены по этому. И неявные знания, которые актуализируются в запрос на какую-то ситуацию. Меня бросили в воду, и я наконец-то узнаю, что я умею плавать. Плаваю в этом неведомом океане, плаваю в этом неведомом мире. У меня есть эти знания и я могу их развить. Знание, которое ранее было латентным или архетипическим, оно всплывает. Или оно рождается в момент запроса. Знание неявное. Я даже не подозревал, что оно у меня имеется. И наконец, знания можно определить, как отчуждаемые, передаваемые, как я передаю вам сейчас свой опыт, осознавая поцесс этой передачи. Зная и совершенствуя свое мастерство. И знания бывают неотчуждаемые. То есть то знание, которое не смотря ни на какие мои усилия я не могу вам передать, как не может передать свой опыт, свой талант, свое состояние просветления Будда, как не может передать свой талант живописца Сальвадор Дали, и талант пианиста Антон Рубинщтейн. Это относится к неотчуждаемому знанию. И в каждом из нас есть слой знания уникальных свойств, который не отчуждаем от нас как живых, не отчуждаем от нашей уникальности. Может эта неотчуждаемость и составляет ядро того, что называется личностью в христианском смысле. Здесь она уводит в эту бездну и в эти тайны.

Из этих трех двоичных классификаций грубых знаний можем получить восемь видов знания. Комбинируем рациональное, отчуждаемое и явное. Два в степени три. Всего восемь возможностей. Обычное знание- рациональное отчуждаемое, явное. Это знание составляет корпус того, что называют научным знанием. Если вы у меня под супервизорством обучаетесь психотерапии, то я формирую в вас некоторые моменты, формирую вашу чувствительность и умение. И здесь я работаю со многими невербальными компонентами, нерациональными компонентами. Они становятся рациональными постфактум. Но в процессе овладения это иррациональные знания. Это скорее мембрана между знаниями. Я развел их жестко, чтобы дать основную идею. Так вот, если мы глянем на современный мир, то эта наука, которая являлась определенного рода стандартом, но у нас еще семь других типов знания. В экстремальных ситуациях мы оперируем экстремальными типами знаний. Когда Дон Хуан говорит о тонале и нагвале, так вот нагваль - это знание иррациональное, неотчуждаемое, как знание, а не как некий мир нагваля. И знание неявное. Никто не знает, что там произойдет. Неведомое, неисповедимое. Я ввел вам это понятие, чтобы вы и на рациональном уровене поняли, что здесь мы во многом имеем дело с неотчуждаемыми вещами. Я своим студентам пытаюсь рассказать о том, о чем Гроф не рассказывает в своих книгах, пытаясь разгадать загадку этого мира. Второй - это видится извне. Я со своим философским образованием, со своей историей, со своим высшим образованием могу заметить что-то и выразить в словах, и может быть более артикулированно, чем у Грофа вскользь. Это обычная ситуация в нашем мире. Но Гроф владеет намного лучше меня тем, о чем я говорю. В этом также свои парадоксы.

Итак Гроф принадлежит к тем землянам, которые прокладывают путь в неведомое. То, что возможно станет для нас жизнью в будущем в XXI веке. Это великие следопыты будущего мира. Я пытаюсь передать вам самое глубокое, интуитивное ощущение от значимости этой работы, от этого мира. Теренс Маккена является для меня в другой области таким же гениальным визионером, который также странным образом, занимаясь маргинальными практиками, исследованием мира растительных галюциногенов, также прокладывает новые неведомые дороги к миру. Хотя в США очень строги законы в отношении наркотиков и по отношению к наркоманам, тем не менее над Теренсом Маккеной и Грофом лежит какая-то длань ангела хранителя, крыло защиты. В обыденном состоянии сознания справедлива одна наука: европейская наука, картезианская наука. Если я нахожусь в необычном состоянии сознания, в расширенном состоянии сознания, там действует иная логика, иные доказательства и иная наука. И там речь идет на ином языке. Как на ином языке переживания, так и на ином языке психотерапии. И этот вопрос, эта перчатка, пятый вопрос Грофа, он является фундаментальным. Он подкапывается под самые основы академической науки, под самые основы психотерапии.

Не секрет, что многие вещи у нас основаны на том, что мы контролируем свою способность выживания.

Скажем существует психоаналитическая мафия в Америке, которая очень жестко контролирует и медицину и психотерапию, и получает основное количество денег от клиентов. И конечно любые подходы, любые стратегии, как например, стратегия Юджина Гедвина, открытое им сосредоточение, для которого не нужны столь сложные вещи или много времени, как для многолетних психоаналитических процедур, чтобы добиться выздоровления, действительно могут помочь очень быстро. Или ряд техник гуманистических, или кратковременная психотерапия была в Mental Research Institute, это психотерапия, сделанная Воцлавиком, Сатир или ряд стратегий НЛП.

Многие вещи, когда они начинают конкурировать с main streem, с психоанализом, они подавляются. То же самое отношение и то же самое восприятие в немалой степени негативное к Грофу основано на том, что Гроф действительно покушается на кусок хлеба десятков и сотен психологов и психотерапевтов, которым для того, чтобы освоить и войти в эти новые миры, не хватает уже ни времени, ни места, ни желания, ни вот этого самого духа авантюризма, французского мушкетерского духа поиска.

Вот те пять вопросов, на которые вы можете начать искать ответы в книгах Грофа и в собственных исследованиях. Я отчасти расскажу вам, отвечу на них дальше. Я даже теряюсь, как в отведенное время уложиться и сказать все самое главное. Представьте себе, что прямо сейчас у вас есть возможность войти в мир Грофа, как будто бы вы древние алхимики и находитесь у врат древнего града.

Есть некоторые два привратника, которые отчасти этот мир знают и отчасти в этом мире прожили. Что бы вы хотели узнать или какую стратегию вы сейчас бы выбрали, чтобы пройти в этот мир. Представьте себе, что это возможно. По сути дела я пытаюсь быть гидом. Есть некий ключевой момент, если вы не хотите остаться вечным просителем у врат такого города, такого мира. Вам нужно сделать некоторое усилие для себя, усилие для того. чтобы вспомнить, для того, чтобы захотеть вспомнить себя. Это ключевой момент. Если вы сделаете это усилие, то что-то может получиться. По сути дела вся стратегия в Грофовском мире, стратегия вхождения в этот мир основана на этом сверхусилии особого рода вспоминании, которое становится нашим знанием о том, что с нами было и соответственно о том, кто мы есть сейчас.

Один из моментов, который нужно вспомнить и, по крайней мере на уровне вербальном словесном это память о том, кем мы были, когда нас еще не было. То есть как мы рождались. Возможно некоторые из вас знают рассказы о собственном рождении. О то, были ли вы рождены в результате кесарева сечения, родились ли вы быстро в течение двух-трех часов после начала схваток, или мама ваша провела в схватках двадцать четыре часа, и только после этих тяжелых родов и наложения хирургических щипцов вы появились на свет. Может быть ваше рождение произошло где-то в прекрасной местности, где нет ни врачей, ни акушеров. Почему-то мы можем знать со слов других о своем рождении и в тоже время, если мы выполняем некоторые правила вхождения в этот мир, мы можем пережить что-то, что адекватно этому моменту рождения, адекватности в смыле наполненности энергией, наполненности символикой и соответственно по интенсивноти и богатству возможностей. В интенсивности подключения к какому-то сверхполю человеческого знания.

Наша психика устроена так, что входя в разные состояния, которые являются своего рода стоянками, устойчивыми местами, куда попав мы можем передвигаться без усилий, комфортно. Каждое состояние связано с раскрывающимися, когда мы пребываем в этом состоянии виденьем и знанием. В каком-то смысле, чтобы попасть в миры Грофа нам нужно пройти ряд стоянок. Вы помните, как описывает Гроф эти стоянки в своей картографии сознания. Вы помните, что при активировании психики возникают первоначально некие эстетические переживания, активизируются наши органы чувств. Затем главная роль перемещается на воспоминание детства, на травмы, которые у нас были, и давно забытые вещи начинают всплывать в настоящее и становиться нашим переживанием, тем, что мы проживаем вновь и порой даже ярче, чем это было в тот момент травмы, или по-крайней мере в том, как травма или какое-то событие экстатическое запомнилось и сохранилось в глубинах нашей памяти.

Череда событий начинает, как в калейдоскопе складываться в картинку событий одинакового характера для одного и того же устройства оптики, для одного и того же калейдоскопа, которые объединены некоторым общим тоном или качеством переживания, скажем какой-то эмоцией, печали или радости, эмоцией утраты или состоянием восторженного предчувствия. Все события, которые с нами случались или могли случиться, начинают объединяться так, что они организуют некие мандалы, они каким-то определенныцм образом организовываются внутри ключевых линий напряженности. Эту способность нашей психики выстраиваться в такого рода констелляции, созвездия Гроф назвал системами конденсированного опыта.

Наконец при дальнейших усилиях, при дальнейшей энергии, я ввожу это слово, в дальнейшем мне придется его пояснять, нам открываются иные миры. Миры, которые не относятся к тому, что мы помним, а относятся к периоду раннего беспамятства, которое как начисто вычеркнуто из памяти каждого из нас. Это момент от самого рождения и первые годы жизни. От двух лет мы уже начинаем помнить себя или какие-то события из своей жизни, хотя и отрывочно. Как будто что-то закрывает от нас немой бессловесный синкретичный, целостный, в смысле того, что мы сохраняем целостность со средой, не давая ему прорасти в нашем повседневном мире. Как будто-бы сам язык накладывает запрет на воспроизводство этого мира, на то, чтобы попасть в этот мир. Стратегия вхождения в этот мир - воздержание от употребления языка, воздержание от того, чтобы оперировать на уровне вербальном, уровне рациональном.

И наконец, если мы получили возможность войти в мир перинатальный, мир соответствующий проживанию рождения, перед нами разворачиваются четыре гигантских аспекта этого мира, которые Гроф назвал четырьмя базисными перинатальными матрицами. Перинатальные - это соответствующие области вокруг рождения, Пери - около, и наталис - рождение. Этих матриц четыре. Изложу очень кратко для тех, кто не читал Грофа.

Первая матрица - вы находитесь в утробе, матка - это весь мир, вы получаете питание, какие-то звуки приходят снаружи, звуки органов вашей матери, голоса, музыка, иногда вы испытываете непонятно почему тревогу, беспокойство, когда беспокоится ваша мама, иногда вы ощущаете что-то враждебное, когда у мамы интоксикации. Странные персонажи возникают, странные пауки, которые хотят вас убить и вызывают чувство тревоги. Когда у взрослого прорываются такие ощущения - это всплывают те состояния, которые вы впервые почувствовали будучи зародышем, будучи плодом в матке и испытывали такие вот переживания в первый раз. А за тем, как снежный ком эти первые впечатления обрастают новым опытом, тем что происходит и резонирует с этим первым опытом оно позволяет нам соединяться через некоторый исторический резонанс, временной резонанс с нашим первоопытом.

Представьте теперь, что ваш домик, ваша Вселенная начинает коллапсировать, Вселенная начинает сжиматься. Цикл после большого взрыва достиг равновесия, и наша Вселенная сжимается обратно. Мы испытываем катастрофическое сжатие, звезды начинают взрываться. Нет выхода, безвыходная ситуация всей нашей жизни, некуда податься, некуда идти, вы знаете, что такое, когда человеку некуда идти, вспомните Достоевского, вспомните миф о Сизифе, бесконечность страданий, бесконечность мучений, отсутствие какого либо выхода, отсутствие надежды, Бога нет и все позволено и нет никаких гарантий, что этот мир будет продолжаться, этот рай. Это изгнание из рая, это кошмары второй перинатальной матрицы, которые все мы испытали, и постоянно всплывают в определенных ситуациях и в определенных энергиях, когда ящик Пандоры нашего первичного психологического опыта начинает приоткрываться.

Наконец бесперспективные страдания сменяются страданиями с перспективой, это момент начала прохождения по родовым путям. Вы проходите и испытываете чрезмерное, фантастическое сдавливание со всех сторон, вы должны бороться, жизнь сложна, чтобы уцелеть, нужно бороться, нужно быть героем, нужно отстаивать. У вас враждебное окружение, вы боретесь сражаетесь, стреляетесь, с инопланетянами, монстрами, вас соблазняют, вы испытываете потрясающий сексуальный опыт- вулканический экстаз, все это соответствует опыту третьей перинатальной матрицы. Борьба смерти и возрождения - таково слэнговое название этого опыта. Весь наш опыт борьбы, весь наш опыт сражений в конечном счете резонирует и в каком-то смысле прописан в нашей душе благодаря третьей фазе родов. В конце концов, мы погибаем в этом процессе, как плод, как эмбрион и рождаемся как относительно независимое автономное существо. Пересыхает пуповина, и мы дышим собственными легкими. Мы делаем первых вдох, рождается новый мир. Краски этого мира играют заново. Это соответствует четвертой перинатальной матрице. Мы рождаемся.

Открытие Грофа не столько в том, что, путешествуя в психотерапевтической машине времени, разматывая сложные хитросплетения нашей жизни и пытаясь просветить осознаванием неведомые ситуации, которые стали для нас травмами, которые закрыли нас и вырезали какие-то куски мира, которые отсекли нас от живительного общения с миром, которые сократили нас, отредактировали наше восприятие, сделали нас ограниченными, такими, как мы есть в данный момент, стратегия Грофа состоит не только в том, что продолжая исследования Фрейда, работая с личностной биографией, как Юнг, работая с трансперсональными сюжетами, оказывается можно идти реально дальше и реально подключить процесс биологических родов. Но смысл даже не в этом состоит. А в том, что в каком-то более глубоком смысле травма рождения, смерть и рождение, мистерия смерти, которую мы пережили, рождаясь на свет служит прототипом или фундаментальной психологической структурой, которую мы каждый раз проходим, когда мы растем, фундаментально расширяемся.

Эта та структура, которая активируется в нас каждый раз, когда мы делаем некое сверхусилие к тому, что называют рост, индивидуация, раскрытие, творчество. Момент, когда мы дерзаем на то, чтобы раскрыть в себе человеческую природу, человеческую сущность. Вот этот момент я хотел бы отметить принципиально.

Есть, конечно, еще новые миры, миры трансперсональные. Пройдя через перинатальный опыт мы подключаемся к гигантским полям переживаний, которые не случались с нами конкретно как с отдельными существами, но которые случались с нами, как с принадлежащими к роду Человек и к роду Живых, как существ, которые населяют эту планету, как существ, в которых в свернутом виде содержится история живого и неживого. Каким-то образом мы становимся способны, пройдя через эту личностную мистерию прямо переживать совершенно иные возможности познания.

Таким образом Грофовская картография и мир его оказался не только психотерапевтическим миром, но и миром познания, раскрывающийся перед нами некоторыми стадиями познания и некоторыми стадиями самосовершенствования. Когда ближе знакомишься с этим миром, он оказывается настолько необычным, настолько отличающимся по своей психотопологии, по своему устройству от того мира обычного, в котором мы живем, что он больше напоминает мир детской сказки, например, "Алиса в стране чудес". Когда занимаешься эмпирической психотерапией, работаешь в необычных состояниях сознания, в новых интенсивностях оказывается, что порой, чтобы попасть из точки А в точку В, нужно идти не прямо, а в противоположную сторону, иначе если пойдешь прямо в точку А, она всегда будет от тебя удаляться на бесконечное расстояние. Например, если мы будем идти в основанный на опыте ординарного сознания, стратегии Фрейда, в конечную причину наших неврозов в настоящем, некоторый травмирующий опыт и максимально артикулировать ее, вот эта ситуация была причиной Эдипова комплекса, а из-за этого я испытываю страх кастрации, чем точнее я буду определять данную ситуацию, сидя на традиционной психотерапевтической кушетке, тем более жесткой, ригидной и более пустынной будет моя жизнь в настоящем.

Кажется, что в мире души, в мире психологии, действует тот же самый закон соотношения неопределенностей, который Гейзенберг открыл в мире квантовом. Чем точнее мы определяем координаты события, тем более неопределенным становится наше знание о том, что же действительно произошло. Мы говорим, что я был напуган этой ситуацией, да, я видел эту первичную ситуацию, ну и что с того. Здесь мы видим, что исчезает все, что делает нас людьми, некоторые пространства жизненности.

Если мы пытаемся идти дальше, то оказывается, что за этими травмами разворачиваются перинатальные травмы. Но пережив перинатальные травмы, оказывается, мы можем пережить множество других событий, трансперсональных травм. И Гроф описывает в частности в своей психотерапии, в терапевтических сессиях ситуации, когда то, что можно назвать исцелением, наступало только тогда, когда человек переживал события, которые не происходили с ним, не случались в его биографии, не случались при его рождении, а которые относятся к чисто трансперсональной мистерии. Например участвовал в ситуации заклания древних ацтеков и меня пронзали ножом и вырывали сердце и после того, как я это пережил, боли в сердце исчезли. Или был Прометеем, и орел рвал мою печень, что-то подобное переживал я и после этого симптомы, связанные с печенью у меня так же исчезают. Или симптоматика может принимать иное направление. Оказывается существует некая бесконечность перспективы, и то, что вырисовывалось, как самоочевидное в гуманистической психотерапии, в психоанализе, в трансперсональной психотерапии вводит нас в совершенно новую перспективу и подразумевает иную стратегию работы.

Гроф действительно обрисовал новую топологию души. Я попробую в нескольких штрихах нарисовать вам эту топологию. Я дам вам совершенно свежий пример не из психотерапевтической, а ознакомительной сессии, которую я проводил в центре "Открытый мир". Там была ситуация, когда одна женщина во время сессии была в трудно понимаемом с точки обычной психотерапии состоянии. Сеансы холотроного дыхания напоминают театр безумия, люди кричат, люди плачут, рыдают, странным образом ползают, катаются дергаются, шаманят, колдуют. Происходит что-то странное, чему не место в нашем нормальном мире. После этого проходит еще час, два и движениях мы видим совершенно новых людей. Иногда требуется несколько дней, для того, чтобы что-то выплыло, чтобы что-то свершилось, чтобы что-то проработалось. Женщина на последней сессии, раздирая свою грудь просто плакала, сильно страдала, а когда ее партнер попытался ее погладить, она схватила его в объятья и стала говорить: "Я люблю его, я люблю его".

И так продолжалось очень долго, и партнер в совершенном неведеньи пытался ее поддержать, пытался выйти из этого неловкого состояния, она продолжала судорожно рыдать. Когда я подошел к ней, она стала рассказывать свою историю, как она любит его, как она любит этого человека из неведомой страны, почти что эфиопа, откуда-то из арабского мира, то ли тот с которым она училась в мединституте здесь, и о том, как он любит Пушкина, этого другого русского эфиопа, как между ними возникла некоторая искра, как она не может с ним расстаться и это совершенно безнадежная любовь. Я вторил ей как эхо. Да ты любишь, да это любовь. С точки зрения постороннего человека наверное происходило что-то тривиальное. Я не говорил, что любовь безнадежна или что-то еще. На следующий день я видел совершенно другую женщину, которая не раздирается безнадежно любовью, которая переполнена этой любовью, которая отдает эту любовь, которая лучится этой любовью, и она совершенно необыкновенная мать, необыкновенная переводчица, которая твердо стоит на своих ногах.

Что произошло здесь с точки зрения обычного сознания? Я уверен, что представители других психотерапевтических школ психоанализа будут испытывать большое затруднение, описывая на своем языке, что произошло. Партнер этой женщины подошел ко мне и поблагодарил за участие, и мы поговорили о том, что испытывал он, что испытывал я. Чем дольше я преподаю холотропное дыхание, трансперсональную психологию, хотя я и не занимаюсь чисто клинической практикой, обучаю профессионалов, невольно участвую в терапии профессионалов, тем больше я понимаю, что пути терапии бываю столь же неисповедимы, как и пути Господни. Что нет никакого метода, нет никакого сценария, алгоритма по которому мы могли бы из состояния страдания, нездоровья попасть в состояние исцеления или другого расширенного самочувствия. Тут действуют другие законы.

Гроф лаконично формулирует это так. Каждому из нас присуще врожденное стремление к целостности, к счастью, к тому, что называют холотропным целостным состоянием. Слово холотропный само по себе означает движение к целостности. Нам присуще другое состояние здравого смысла, гилотропное, гило- по-гречески, земля, земное состояние, обыденное состояние. При энергизации нашей психики, когда взбадривается наше спящее латентное состояние, когда расправляется то, что спит в нас, когда расправляются наши возможности восприятия переживаний, когда мы находим все эти метафоры через которые я пытаюсь прокоммуницировать с вашим опытом, когда мы входим в расширенные необычные состояния сознания, в новые интенсивности, мы попадаем каждый в свой мир необычных переживаний. Как будто бы существуют записанные на нас узоры власти, я так бы назвал, прутья клеток, ментальные, эмоциональные, физиологические циклы. Психологические и философские барьеры, которые через описание тела, описание эмоций, через привычки, через броню, через характерную броню, как говорил Вильгельм Райх, указывает нам на всех уровнях, кто мы есть, и поддерживают нашу самоидентичность.

В нас существуют всевозможного рода напряжения. По сути дела, то, что мы называем своим я, есть фокус в центре этих напряжений. Привычный взгляд изнутри на наше психологическое, психосоматическое самоощущение и самочувствие. Для того, чтобы поддерживать эти напряжения нам необходимо постоянно затрачивать энергии. И вот в соответствии с опытом различных духовных традиций, здесь я делаю шажок вбок от чисто академической психологии психотерапии, для того, чтобы поддерживать эти напряжения нам нужна энергия. Гурджиев учил своих учеников, что удерживать что-то в напряжении требует больше энергии, чем пластичное движение по какой-то траектории, чем какой-то свободный импровизационный танец. Каждый носит в себе целый склад нереализованных надежд, клеток и напряжений, которые мы называем психологическими травмами, своей структурой, структурой своего характера, своими особенностями.

Что же происходит с нами, когда мы пытаемся выйти за пределы данной клетки. Представьте себе не очень красивый образ нас, как некоторую дырявую бочку, в которую под давлением начинают закачивать воду. В тот момент, когда бочка наполнена, из всех дыр, начинает хлестать вода и у нас впервые появляется возможность видеть все свои дырявые места. Нечто подобное происходит с нами при сеансах эмпирической психотерапии и на сессиях холотропного дыхания, когда наш энергетический потенциал за счет того, что мы дышим получаем больше праны, активизируем себя взбадриваем себя, за счет того, что мы наполняем себя энергией и нас начинает прорывать, и прорывать именно в тех местах, где у нас дыры, где у нас что-то не заделано, где всегда в обычных состояниях мы теряем энергию, через наше эмоциональное отождествление, через нашу защиту, через наши напряжения.

Или, допустим, мы сидим в клетке, а потом выходим наружу, первым, что мы начинаем ощущать, это свои барьеры, прутья клетки давят на нас, давят, как физические давления, как напряжения в теле, как боль, как тоска или что-то еще или какие-то иные привязанности, к приятным состояниям. Такие вещи мы начинаем ощущать в процессе интенсивной терапии.

Я дам вам еще одно описание. Мы можем посмотреть на сознание человека, на его психику, в одном ряду с организацией всех живых систем. Живые системы отличаются от неживых тем, что это диссипативные системы и они находятся в постоянном обмене энергией, информацией, и упорядочивают свой внутренний мир, выбрасывая хаос наружу. Это очень важный момент. Мы повышаем свою структурность и упорядоченность, выбрасывая хаос наружу. Любая живая система действует так от клетки до человека, до планеты. Любая система развивается проходя довольно устойчивую траекторию развития, до точки бифуркации, до точки кризиса, до точки непредсказуемости, где возможно много траекторий дальнейшего развития. Когда-то мы с трудом можем выйти за траекторию, но мы достигаем некоторого переломного пункта, или клетка достигает момента, когда она делится, она может произвести нормальные клетки, могут произойти различные мутации, электрон может пройти через одну щель, через другую щель, Вселенная может коллапсировать, может развиваться дальше, человек может принять одно, другое, третье решение, сделать нового себя. Эти точки бифуркации, которые бывают в нашей жизни особенно отчетливо проявляются при измененных состояниях сознания. Здесь мы можем очень много видеть, много делать, много воспринимать, будто в этом состоянии мы находимся в связи со всеми событиями своей жизни. Вот почему и возможна терапия в этих измененных состояниях сознания, потому что мы имеем реальную возможность соединиться на опыте со всеми своми жизненными ситуациями. Все, что было у нас мгновенно пересматривается, меняется причинность. Все события, которые были непроясненными, влияют на нас в этой жизни.

Здесь происходит особого рода путешествие на психотерапевтической машине времени, и я разрабатываю метафору психотерапии как путешествия по времени и пространству. На мой взгляд эта метафора очень хорошо описывает то, что происходит в мире Грофа. Наряду с метафорой алхимической, Юнговской метафорой. Итак, третий момент, который мне хотелось отметить, хотя бы конспективно. Вопрос о природе сознания. Если мы взглянем на все философские мистические традиции, то там сознание понимается как Божественное, с атрибутами Божественными. Если мы вспомним эти атрибуты, то прежде всего это атрибуты всеприсутствия, Божественное сознание находится сразу везде и не ограничено никакими пространствами и никакими временами. Это атрибут всезнания. Божественным сознанию ведомо все, оно бесконечно в пространстве и времени, в вечности и для него нет никаких ограничений на аккумуляцию знаний. Это всемогущество. И для нас самым важным здесь является момент всесвязности, я отмечу.

То есть Божественное сознание всесвязно, между пространствами в топологии Божественного сознания между одной точкой и другой нет никакой границы, нет никакой дистанции, возможно соединение между одним опытом и другим опытом. Чем ближе мы приближаемся к холотропному целостному состоянию, тем больше в нашем сознании реализуются эти качества все большего и большего расширения сознания. И вот оказывается, когда мы начинаем расширяться, в силу того, что у нас есть большая энергия для этого, большая энергия для переживания для восприятия, это взаимосвязанные вещи. В этот момент мы можем коммуницировать со всем, что было отвергнуто, что было отринуто, и мы начинаем общаться с этим.

Как мы общаемся? Мы вспоминаем, мы переживаем, страдаем, мучаемся, мы переживаем конкретные травмы, которые случались с нами, мы общаемся, мы восстанавливаем неразрывную коммуникативную ткань своего собственного сознания, как сознания Божественного, сознания более целостного. И восстановив, мы становимся более целостными, более Божественными, более открытыми, более энергичными. Почему более энергичными? То, что раньше тратилось на защиту, больше не тратится. Мы больше не воспроизводим в своем миру свои психологические клетки, свои ловушки, свои защиты, если мы вскрыли эти вещи, а это не просто знание, не просто катарсис, очищение, как говорил Аристотель, это не просто фрейдовское интеллектуальное прояснение, это нечто большее - это тотальное общение всей ткани сознания, это сшивание пространства.

Это отдельная тема, я много о ней говорю на семинарах. Происходит восстановление целостной коммуникативной ткани нашего сознания, как сознания Божественного, собственно в этом и заключается основа основ Грофовской психотерапии. Почему работа в измененных состояниях сознания так быстра, так эффективна, почему она требует особых умений, воспитания качеств, необходимый для работы в этих состояниях? Когда мы находимся в состоянии энергии, когда мы учимся держать эту энергию, не будучи вовлеченными в свои эмоциональные конфликты, провокации, в свои привычные отупления, болезни, тогда перед нами раскрывается ларец перинатального опыта.

Именно этот слой энергии и отрезан от нашей памяти. Именно если мы становимся способны держать эту энергию, если мы постепенно начинаем разбирать эту психологическую клетку на психотерапевтической машине времени, мы постепенно начинаем владеть большей энергией, и жить на большей энергии, большей целостности. И то, где когда-то было сокрыто яйцо Кащея Бессмертного, как в русской народной сказке, в клетке далеко на дереве, где когда-то было алхимическое яйцо нашего более целостного существования. Яйцо перинатального опыта становится доступным, если мы проходим определенные мистерии. И великое открытие Стэна Грофа состоит в том, что каким бы путем мы с вами не шли в своей реализации, в своей психотерапии, путем Буддизма, путем христианского подвижничиства, игр роли, путем Фритца Перлза, путем гештальт терапии, если мы идем достаточно далеко, нам придется пройти одни и те же миры перинатального опыта с теми же самыми структурами, потому что мы такие, как мы знаем себя должны умереть и должны родиться новые существа, более целостные, более открытые, более свободные. Для того, чтобы быть более целостным, свободным, счастливым требуется меньше напряжения. Когда мы избавляемся от напряжения, то новое состояние оказывается более естественным для нас как для людей и оно не требует для своего продолжения таких же сил, такого же напряжения для поддержания нашего обычного существования. Величайшая ирония нас, как людей, величайший парадокс человека в том, чтобы быть несчастным замкнутым пограничным, для этого нам приходится постоянно тратить гигантские неосознаваемые усилия.

По сути дела эти усилия и составляют жизнь и организацию, что является обычным человеческим бессознательным. Как только мы перестаем подпитывать эти структуры, структуры наших травм, структуры нашего опыта, мы начинаем приближаться к ним, работать с ними, раскрывать, общаться с ними и восстанавливать потенциально возможную целостную ткань сознания, оказывается здесь, чтобы жить в этих новых пространствах, нам не нужно делать никаких усилий, мы живем здесь релаксированно, спокойно, свободно и счастливо.

Вот, я хотел бы, чтобы у вас осталось просто ощущение вот этого парадокса развития и того, что какими бы путями мы не шли, какой бы опыт мы не претерпели, мы всегда неизбежно и настойчиво воспроизводятся эти структуры, необходимо проходить через то, что Гроф обозначил, как четыре перинатальные матрицы, системы конденсированного опыта, трансперсональные области.