Яблоко (рассказ случайного попутчика)

Когда-то давно я направлялась во вполне обычную для тех лет командировку. Я часто уезжала в разные города, поэтому ночь в поезде стала для меня чем-то привычным. Потом рабочий день, несколько суток в гостинице и домой: опять ночь в поезде и новый рабочий день. Дома я проводила сутки за составлением отчетов и обобщением документов. Так что очередная командировка и новый поезд были единственной возможностью отдыха. В гостиницах я засыпала на два-три часа, когда уже совсем не было сил.

Поэтому я всегда брала билеты в люкс, иногда все купе, чтобы никто не мешал мне отсыпаться.

В этот раз мне просто не повезло: взять все купе не удалось, оставалось лишь одно место на два вагона в «Татарстане», и еще два вагона в поездах, следующих в Ижевск и Барнаул. Но сроки есть сроки и я не могла отложить отъезд на любой из следующих дней.

Дома я подхватила свою всегда собранную дорожную сумку, добавив в нее разве парочку новых костюмов и туфли. По дороге на вокзал я начала припоминать забытое: духи, жидкость для снятия лака, гребень, перламутрово-белую заколку для волос. А без нее серый костюм и белая блузка уже не будут, пожалуй, столь эффектны. Собственно, всему легко можно найти замену, но только ближе к вечеру, когда офисный день уже закончится. Вопрос лишь в том, когда же он закончится?

Телефон зазвонил еще на подъезде к Москве. Меня извещали, кто меня будет встречать и просили записать на всякий случай номер машины, объяснив место парковки встречающих.

Я не ожидала такого приема: на перроне стояли двое седовласых мужчин. Их почтенный вид внушал понимание того, что ожидается весьма важная персона. Они были слегка ошарашены видом девчонки с хвостиком, в джинсах и сабо. Мне пришлось раскланиваться и кивать на портплед. Я попросила отвезти меня сначала в гостиницу, поскольку до назначенной встречи было около двух часов. Солидные господа оказались людьми довольно милыми и общительными, способными терпеливо перенести время на оформление номера и мои переодевания.

Мне не понравилось, что меня откровенно не хотели ни на минуту выпускать из виду. Старички-боровички, мило улыбаясь, отказались подождать меня в баре гостиницы. Спорить не хотелось, я вынужденно разрешила им кофейничать в номере. Именно в это утро я ощутила неоспоримое преимущество люксовских номеров: гостиная, кабинет и спальня, из которой выход в ванну и туалетную комнату. Их присутствие не сократило время утреннего туалета, но у меня не было возможности лишний час прогуляться или просто поваляться в постели. И домой я звонила на глазах у этой столь любопытной публики.

Это меня не напрягло, нет. Работа всегда предполагала какие-то каверзы: разные фирмы - разные обычаи, иногда странные. Но клиент всегда прав и поправлять церемонию в первые же минуты встречи – безрезультатная попытка. К тому же вряд ли именно боровички что-нибудь решали.

Было скорее любопытно и еще немножко противно. Но утолить любопытство можно было бы лишь в личной беседе. Поэтому, приняв подобающий вид, я вышла к господам, улыбаясь мило, почти как они. Надеюсь, не так противно. Оказывается, в меню мероприятий по встрече был еще и завтрак, после этой новости я едва не поперхнулась, но сказала, что обычно завтракаю стаканом грейпфрутового сока или чашкой какао. Я очень просила не проявлять обо мне столько заботы, поскольку я всего лишь обычный консультант и не стоит устраивать прием достойный британской короны.

Юмор мой оценен не был, пришлось тащиться на завтрак.

За завтраком к нашей компании присоединился один из руководителей, с которым я уже была знакома, собственно, именно с ним и велись первоначальные переговоры о предстоящем проекте. Искрометная веселость Младшего шефа, как он сам себя называл, скрасила завтрак. Боровички умудрились употребить в пищу все содержимое меню: салаты, бутерброды, яичницу с беконом, сдобные сладкие булочки к кофе, наконец, сам кофе. Поскольку соком мне ограничиться просто не позволили, пришлось просить сливки для кофе. Один из боровичков с удовольствием добавил к своему завтраку и причитавшуюся мне булочку. Пришлось объяснять, что я вовсе не слежу за фигурой и ем ровно столько, сколько захочу и тогда, когда захочу. Я умолчала о том, что не когда захочу, а когда вспомню, что поесть бы, в принципе, не мешало.

Потом был нудный официальный день. Из всего примечательного в нем было лишь два обстоятельства.

Для меня оказалось весьма неожиданным, что так часто и с придыханием упоминаемый Большой шеф был ненамного старше меня, года на три-четыре, не более. Я ожидала увидеть старца, еще более почтенного, чем встречавшие меня боровички. Иначе что бы им было так многоуважительно закатывать глаза? Но когда я и вся толпа сопровождавших меня лиц вошли в кабинет, из-за стола навстречу медленно поднимался высокий человек с яркими черными глазами, сразу получивший прозвище Соломон, за мгновенную ассоциацию именно с этим образом.

Это господин протянул мне руку так, что пришлось отвечать на его рукопожатие, чего я обычно всегда старалась избегать. Потом мы подробно обсудили все каверзные моменты возникшей правовой ситуации, уточнили объем необходимой для подготовки документации, согласовали сроки выполнения работ, в целом совершенно обычная преддоговорная встреча. Извинившись, он откланялся, уведомив, что обедаем мы вместе, и попросил Младшего шефа обсудить со мной финансовую сторону вопроса.

Финансовые переговоры были до смешного примитивны. На названную мною стоимость работ Младший шеф отреагировал своеобразно: почти подпрыгнул и почти выкрикнул: много! Тогда я съехидничала и предложила заплатить, сколько не жалко. И тут была произнесена фраза, заставившая меня хохотать до упаду: «Жалко все!».

Потом мы обсудили три возможных варианта оплаты, в которых все цифры сходились к одной, которая меня, в принципе вполне устраивала. Поэтому во все время этого обсуждения мой визави морщил лоб и пытался найти ну хоть какую-нибудь возможность уменьшения стоимости работ, а я хихикала (про себя!) и разглядывала кабинет.

Профессиональное: обстановка кабинета и множество мелких деталей его украшения говорят о его хозяине много больше, чем он сам обычно желает поведать о себе… Надо сказать, я повеселилась от души, заочно рассмотрев Соломона чуть ближе. Личность столь же яркая, сколь и черные глаза сулила перспективу интересного общения.

Потом обед, потом продолжение переговоров, и мгновенное согласие на предложенную мной цену работ со стороны Большого шефа, и его крупные галочки против каждого пункта запрошенного мною обеспечения судебной процедуры и подготовки к ней. Кроме одного: документы для суда я должна была готовить сама, в Москве, отбирая все необходимое из предоставляемых по первому требованию бумаг. На меня также возлагалась вся досудебная переписка с ответчиком. Это было немного обременительно, поскольку означало, что почти все предстоящее лето я проведу в Москве.

С этого дня я, как потом оказалось, на целых три года поселилась в гостинице, выбранной мною рядом с офисом на проспекте Мира, в поездах, курсировавших между Казанью, Москвой и Йошкар-Олой, заезжая домой дня на три в месяц.

Но тогда я еще не знала, что на эти три года моя жизнь превратится в целую череду судебных заседаний, ночей над бумагами, сложившимися потом в семнадцать томов арбитражного дела, изматывающих нападок, проверок и подхалимства боровичков, слежек и допросов по каждому факту моего выхода из гостиницы и каждому слову, сказанному наедине с Большим шефом.

Весь следующий день прошел в оформлении договора, подготовке документов первой необходимости и подготовке к эксплуатации моего нового рабочего места.

Я была на удивление всей этой суетой измотана. Не потому, что было слишком много работы, нет, ее было даже меньше обычного, но вот суеты и посторонних людей, без конца кружившихся вокруг меня, было значительно больше. Они все как будто нарочно отвлекали мое внимание, провоцируя случайную ошибку.

Поэтому когда я вечером наконец-то оказалось в поезде, я была несказанно рада увидеть своим соседом в купе того же старичка доктора, с которым я и ехала в Москву.

Ему могло бы быть и восемьдесят, и все двести. Внешность уездного доктора чеховской эпохи лишала его возраста, придавая особую приятность манерам, улыбке, тихому голосу, забытым оборотам речи.

В дороге в Москву мы почти не говорили, он читал, я же практически сразу уснула, а утром – ранний подъем.

Он встретил меня в купе как давнюю знакомую, моя радость по поводу встречи с ним была столь очевидной, что удивила моих сопровождающих. На что я предложила им провести в приятной компании ночь до Казани, пообещав, что точно не дам им скучать.

Когда все ушли, мы с доктором наконец-то познакомились. Я была не так уж и далека от истины, приписав его именно к этой профессии. Дед был профессиональным психологом и занимался в том числе и вопросами судебной психологии. С этого и началась наша беседа.

Мы обсуждали многое: особенности сбора доказательств, оценку поведенческих реакций, особенности гендерного поведения при совершении и доказывании преступлений. Мы обсуждали вопросы женской и детской преступности, особенности формирования личности человека, внутренние мотивы, возможность выявления человеком его личностной задачи, особенности поведения в кризисных ситуациях, психологию межличностного общения.

Я выдала деду все свои наблюдения за последние два дня, он подшучивал надо мной, отмечая мои ошибки и неточности в оценках мотивов или реакций по каждому персонажу или ситуации. Я почувствовала себя Незнайкой. Мы обсудили, что и как следует читать, какие наблюдения следует вести, как себя проверять.

В конце концов, дед предложил мне уснуть, но я отказалась, потому вопросов в моей бедной голове было еще так много, что не хватило бы времени обсуждать их и до утра. Дед еще раз сказал, что спать мне все-таки полезнее, но пообещал рассказать кое-что интересное на сон грядущий.

Я устроилась поудобнее и приготовилась слушать.

Он спросил меня, помню ли библейскую истории о сотворении мира. Я кивнула, а он продолжил вопросы. Я смеялась в ответ, кто же не помнит поучительную историю грехопадения и изгнания из Рая. Но вопрос, знаю ли я, что было потом, поверг меня в замешательство. Со всей своей буйной фантазией и приличной начитанностью я никогда ничего не слышала по этому поводу и не могла представить, о чем могла бы идти речь.

Теперь посмеивался дед. Ну, создал мир, ну, сотворил сначала Адама и Еву, ну, подверг их искушению, ну, выгнал их из Рая? А что потом делать? Скучно, должно быть, стало Господу. Но ведь никто не думал, что Древо познания добра и зла приносит свои плоды регулярно, не так, чтобы по земным меркам ежегодно, но довольно часто в космическом измерении. Раз лет эдак в сто по-нашему, по-земному.

И вот яблочко висело-висело, да начало перезревать. Плод стал розовым, мякоть прозрачной, через тонкую кожицу стали видны темные семечки.

И тут Господь не мог не начать новое творение. Он снова взял горсть праха земного. Только теперь ОН замешал этот прах на соке яблока. В вылепленные фигурки ОН вложил семечки вместо глаз, а еще два семечка сжег и это пепел вложил в грудь каждой из фигурок.

Ему больше не нужно было ребро Адама, чтобы сотворить из него Еву. Это были два разных существа, отдельных и независимых друг от друга. И только соки их тел, их глаза и два сердца, созданных из смеси пепла двух разных семечек, были из одного яблока.

Господь вдыхал в них жизнь по очереди, сначала в него, потом в нее. ОН выпускал их в мир по отдельности, они не видели и не знали друг друга. Они должны были бы обязательно встретиться. Но смогут ли найти они друг друга потом, в огромном людском мире? А если встретятся случайно, то узнают ли?

Адам и Ева, свершившие грехопадение, были из праха земного и не смогли понять смысла добра и зла, они так и не постигли сути божественной любви и ЕМУ было интересно, а что же было упущено? Как люди смогут ее понять и смогут ли вообще?

Но если дать им такую возможность с рождения? Нет, одни люди порождают других, но точно таких же. Возможно, новое творение могло бы дать ответ на такой вопрос. ОН стал наблюдать. Новое созревшее яблоко – новое творение, и так всегда.

Иногда они так и не могли найти друг друга, хотя что-то непостижимое влекло каждого из них на поиски другого, только как было без подсказки понять этот зов сердца? Что должны были видеть их глаза сверх того, что видели обычные люди? Они знали и всегда несли в себе видение райских кущ, седого старца с любящими глазами, непрестанно меняющими свой цвет от небесно-голубого до льдисто-серого, и неясный облик того, другого, кто был когда-то рядом, но потом необъяснимо исчез. И что было искать? И как? Но пепел добра и зла, но пьянящий сок Яблока в крови толкали в путь, заставляя отвергать все, что встречалось на пути… Не то, не тот, не та, не так…

Мужчины запоминались миру неукротимыми искателями неизведанного, неустрашимыми воинами, которых нельзя было остановить даже страхом смерти.

Женщины оставались вечными красавицами, ибо никто не замечал, что и они стареют, потому что, дожив до старости, они умудрялись отдать миру свою любовь в дар. Эти красавицы могли быть танцовщицами и певицами, монахинями и герцогинями, но все они были ослепительны и непостижимы.

Сок яблока придавал и тем и другим нечто особенное, неизбежно отделявшее их от простых смертных.

Эти мужчины в своем героизме, бесшабашности и отваге были не только бретерами, но и музыкантами, художниками, творцами. Каждый из них нес в себе тайну вечной гармонии, что освещало их и делало любимыми всеми, или, в равной степени, ненавидимыми. Они могли бы создать красоту из всего, что их окружало.

А женщины, такие обаятельные и томные, обладали не только предприимчивостью и авантюрностью, но и суровой несгибаемостью и бесконечным мужеством перед лицом опасности, становясь тогда особенно мудрыми и терпеливыми, способными на любые жертвы и милосердие.

Такими их и запоминали. Сначала, как правило, убивали, а уж потом слагали легенды.

Иногда бесконечное движение в людском мире приводило их навстречу друг другу. Один взгляд и другой такой же: их скрещение подобно скрещенью шпаг вызывает звон в ушах и фейерверк искр. И пусть пепел в груди вспыхивает мгновенно, пусть этот огонь не удается погасить никакими средствами, но воля к свободе и страсть вечного поиска могут легко увести их друг от друга. И тогда все продолжается снова, только раз вспыхнувший огонь в груди будет полыхать все неумолимее, заставляя стремиться навстречу смерти, как к единственному избавлению.

Иногда они не могли расстаться сразу, но тем опаснее становилась игра! Никто бы не смог предсказать, уступит ли кто из этих двоих свою свободу? Ведь он - точно хозяин положения, он твердо знает, что все женщины мира созданы из ребер и не может поверить в то, что вот она – рядом, живая и вполне обыкновенная – такая же хозяйка, как и он. Он вряд ли сможет это признать. И сколь бы она его не влекла, столь сильным будет и отторжение. Как примириться с этим равенством, которому нет оснований! Но, увидев такую лишь раз, он не сможет найти покоя ни в чьих объятиях, ибо любая другая покажется пресной… И он не сможет испытать любви, хотя это же так просто… И все, что казалось ему любовью до встречи с ней, покажется лишь пустым сном… Он оттолкнет и не сможет вернуть, ведь окликнуть ее невозможно, а удержать… Он просто не подумает о том, что она нуждается в его силе и, в конце концов, смогла бы подчинится ей, хотя все может быть и иначе!

Она может отвергнуть любое посягательство на свою свободу, и может сама склонить голову.. Она может сказать о любви и тут же уйти, сделав вид, что все забыто… И даже если он догадается догнать и попробует вернуть, она с негодованием скажет ему что-то такое гневное, что оттолкнет его и никогда не решится окликнуть, чтобы сказать хоть что-то иное… Эти несказанные слова могут сжечь ее сердце, но ведь нечего бояться, подумает она, там и так один пепел… Не в силах жить без его любви, она решит уйти в монастырь, чтобы отдать свою любовь Господу.

Они всегда безумно горды, независимы и при этом так неосторожны… Они всегда ищут, часто находят и почти всегда теряют то, что обрели с таким трудом.

Лишь иногда они, встретившись, уже не смогут расстаться… Редко такие удачи случаются. Но случаются и тогда их запоминают по яркой жизни и трагической смерти, потому что чаще всего такая страсть непонятна людям и у этих – особенных - почти нет шансов сохранить свое самое счастливое обретение: друг друга.

Но иногда и такое чудо случается. Тогда они живут почти незаметно, вокруг них нет полыхающих страстей и никто о них ничего не знает, пока у них не родится по-особенному одаренный ребенок. А как иначе? Ведь соединяясь, их кровь обретает особую силу, а талантливость каждого дает миру новые плоды. Но это не просто красота, не просто искусство. Нет, Гении - они не просто искусны, это бы не возбуждало воображение, не бередило душу. Дело вовсе не в искусности мастера. Каждый раз Гений несет в мир новый плод древа познания, вызревший в его душе и его сердце. В нем все: добро, зло, все страсти мира, все прощение мира, вся его бесконечность и мгновенность, вечность горения и таяние искры…

Люди помнят Гения и не вспоминают тех двоих, кто привел его в мир, дав жизнь, научив ходить, говорить, отдав ему всю любовь и все свое дыхание, которым когда-то овеял их сам Господь…

Когда утром я проснулась, Деда уже не было, он вышел чуть раньше. Поэтому я так и не узнала, было все это моим сном или его рассказом… Я лишь помнила удивительное, почти магниевое, свечение глаз в темноте купе, когда он начинал свою заворожившую меня историю.

© Замирович Е.Н., 2008.