Чтобы раны прошлого были исцелены любовью

Каждое 9 Мая для меня особый день. Я становлюсь чуточку другой. Это день Великой Молитвы. Именно так, с большой буквы. Молитвы за души ВСЕХ, погибших и выживших в этой войне. Страдавших от страха, человеческой несправедливости, чужой и собственной жестокости, вероломства, - ненавидящих, любящих, одурманенных разделённостью и верой в идолов вместо Высшего Идеала...

Молюсь о прощении и молю исцелить Любовью эти Души, где бы они в данный момент ни находились - на этой Земле или вне её....

Молюсь потому, что за пару десятилетий видения и на тонком уровне – встречалась с крайне малым количеством душ, которые не воевали вообще... Не брали в руки оружия. Но при этом «воевали» за «справедливсть» (которую они таковой признавали) словом и делом изгнания «неправых», «неверных», «еретиков»...

Молюсь и потому, что в одном воплощении за спиной того человека, с коим соединяет меня Высшее Я, было более 50 лет непрерывных войн...

Социум – это место, куда ты пришёл проявить свой Дух. СТАТЬ Им в этом социуме...

Дух помнит о Единстве.. Он не рвёт жилы в попытке доказать, что другой достоин наказания.. Дух не призывает «ужесточить санкций» против миллионов других людей (кто ты, чтобы просить кого-то, НЕ имеющего права, наказать миллионы? И думаешь ли ты в это момент о своих детях, которых точно так же будет рваться наказать кто-то такой же, «имеющий право»? Человеческое без-Умие... )

Прости нас, не-Разум-ных...

Сподвигни к миру. Миру в умах и душах наших..

Позволь исцелиться Любовью («исцелить-ся» возвратный глагол, - исцелить себя).

Исцелиться.

Исцелить детей от постоянных «догнать, опередить, победить, оплевать слабого, обойти на повороте, предать, - подставить, чтобы установить себя... Говорить о мире, тут же сподвигая к войне..»

Исцелиться.

И исцелить от собственной ненависти землю.. Тот её кусочек, на котором живём.

А сегодня я получила письмо. Оно – о боли. Боли, которая НЕ исчезает с уходом с Земли... И оно о необходимости Любви...

С огромной благодарность автору публикую здесь эти строки:

Заметки к семинару

Я слушала семинар с небольшой задержкой, 9 мая, и тогда же написала несколько страниц размышления, а потом стерла. Но сегодня решила снова вернуться к этой теме, т.к. некоторые вещи я совсем недавно пережила и почувствовала.

Для меня центральной идеей семинара стал разбор бинара 1+13=14. Я абсолютно согласна с тем, что принятие этой идеи, медитация над ней приводят душу к гармонии, а разум к покою.

Так случилось, что относительно недавно мне открылось прошлое одной души… Я до сих пор не знаю, как к этому относиться… Я не стремилась узнать, не задавала вопросов, просто однажды в момент медитации словно стали перелистываться страницы и то, что я увидела, я уже не могла «забыть» или назвать своим любимым словом «показалось». Просто есть некая грань, какая-то «проба истины», я не знаю, как это назвать. Ну вот как про это сказать? «Я сидел под деревом в парке и вдруг увидел свои прошлые жизни?»…

Но я действительно сидела в парке под деревом и вдруг увидела панораму двух жизненных сценариев. Был ли этот человек мной? Я не знаю, но я могу это предположить. Просто это странное чувство, когда ты позволяешь теням в своей голове говорить, и они говорят и появляется ощущение «двойных воспоминаний», словно это говоришь ты сам, вспоминая события, которые сам и пережил, хоть это и невозможно объективно. Эти люди прожили разные жизни и все же что-то их объединяло.

Первый жил во Франции на рубеже XII-XIIIвеков. Он был простым и мирным человеком, попавшим в горнило Альбигойских войн. Он искал мира и нашел его в «катарской ереси» - учениях о добром боге, совершенном мире и братстве всех людей во Христе, но эта вера сделала его врагом католической церкви. Как и многих других в тех землях в то время. Он пережил войну, разгром своей общины, смерть всех, кого любил. Он видел костры, в которых горели книги и не только книги, видел реки крови, которыми крестоносцы залили цветущий край. Я не знаю точно, что происходило в душе у этого человека, не знаю, почему он не взошел на костер вместе с единоверцами. Я думаю, что он испугался, по крайней мере, я видела его, блуждавшим по окрестным лесам в слезах, в отчаянии в состоянии близком к помешательству. Можно только гадать, сохранил он рассудок или нет, но спустя какое-то время он прибился к католическому монастырю. Ему сохранили жизнь и позволили принять католичество, но как еретик он был лишен языка, жил где-то на задворках, мычал, выполнял простые поручения и считался местным дурачком.

Он пережил своих духовных братьев, но он вынашивал мысль отомстить за их смерть своим нынешним единоверцам-католикам. Он готовил и продумал то ли взрыв, то ли пожар, который должен был уничтожить монастырь и тех, кто был внутри, но в последний момент дрогнул. Он не смог выполнить задуманное и не простил себе этой слабости до самого конца. Ему нельзя было убивать, его вера учила другому, но его душа требовала отмщения, смерти для всех, кто творил то ужасное зло, которое он видел… Он не смог остаться верным ни вере совершенных (желая смерти ближним и замышляя убийство), ни католической церкви, которой формально принадлежал. Он умер как католик, но с проклятьем на устах в адрес тех, кто разрушил совершенный мир, который был уже так близко. Но никто не слышал этого, потому что за грех ереси ему железными щипцами отрезали язык…

Второй человек мне был знаком лучше, так как флэшбэки с ним у меня случались несколько раз в раннем детстве. Это примерно как ты вдруг начинаешь видеть мир чужими глазами и мыслить чужими мыслями, словно ты делишь свое тело с кем-то еще.

Эти воспоминания относятся к очень раннему детству. Вот мы с мамой идем в выходной день в гости и я вдруг «узнаю» в летнем зное, в красноватом небе, в пыльной дороге возле каких-то гаражей совсем другой город и «ловлю» ощущение совсем другой жизни, потом «вижу» дорогу вдоль моря, руль машины и «свои» руки на руле, и центр города и мулатку в персиковой блузке, выполняющую «мои» поручения на работе и свои мысли о ней, и маленькую ванную комнату в белой кафельной плитке и зеркало напротив окна… Это были отдельные мозаичные воспоминания, и это точно было до того, как мне исполнилось три года. Последнее из того, что я помню – это мои подтвержденные три, и я уже помню что «знала» эти состояния и этого человека. И про этот случай я тоже могу рассказать. Мама забрала меня из садика и зашла в магазин, а я сидела на скамейке болтала ногами и разглядывала людей на остановке. Мирный летний вечер, а я вдруг ощутила, словно нас с этими людьми разделяет ледяная стена и помню свою мысль-ощущение: - «Как же мне вас жалко. Как мне всех вас жалко»…

«Мне поздно каяться», - сказал этот человек, - мысли которого вдруг так хорошо и четко стали слышны у меня в голове. «Даже если бы я верил во все это, Бог не стал бы меня слушать после всего, что там было». Он был атеистом и не верил в бога, но он верил в идею и остался ей верен до конца. «В чем моя вина? В том, что пережил свою империю? В том, что выполнял приказ? В том, что не мы победили в той войне? В том, что не сдался, а бежал под чужим именем?» …

Он был почти ровесником XX века, профессиональным, потомственным военным, который служил своей империи в первой мировой войне, пережил позор и разорение своей страны, пережил кризис, нищету, отчаяние от несправедливости, а потом пошел воевать за свою родину на фронтах второй мировой…

Это был неотступный страх моего детства (точнее, с детства)… Я боялась фильмов о войне, я плакала по каждому погибшему на экране, мое сердце разрывалось, и я избегала даже думать об этом. И в тот момент, когда я поняла, кто передо мной, хотелось, чтобы кто-то взял меня за руку и вывел из этого состояния, чтобы кто-то сказал, что это все сон и «показалось». (Я вообще не сторонник заигрываний с кармической памятью, особенно без должной подготовки. Я не знаю, как это работает и считаю, что скрытое не зря скрыто. И если уж и исследовать прошлое в таком ключе, то не из любопытства, а в диагностических целях. Т.е. видя некоторые события, мы можем сказать: - «Я упал и повредил ногу, поэтому теперь мне больно ходить» - это позволит ускорить выздоровление и поможет человеку. А делать подобное из любопытства – это неполезно и небезопасно).

Я видела врага, того, кто был записан как враг в памяти народа, к которому я принадлежу. И что-то во мне, большее чем я, кричало «отправлйся в ад, где тебе и место», и в то же время я понимала, что смотрю на себя.

Я знала, что этот человек воевал во второй мировой войне на стороне Германии, был на восточном фронте, после капитуляции бежал в Южную Америку и умер в середине семидесятых, в почтенном возрасте, один, под чужим именем, не имея возможности связаться с родными, не зная об их судьбе, вдали от семьи и от страны, которую любил.

Я ощутила его отношение к России. Для него это была страна безумия, самых страшных воспоминаний, точка, где он заглянул в бездну. Он был храбрым человеком, сильным, честным, по-своему гуманным, но что-то из пережитого там его надломило.

И вот он вернулся...

Если я что-то и поняла в тот момент, то только одно: никогда, пока не прервалось дыхание, не бывает «слишком поздно» для покаяния. Если бы этот человек исповедал перед смертью свои грехи, многое в его нынешнем воплощении могло бы сложиться по-другому. Как сказал однажды Эль: «Печальна судьба всех, прикоснувшихся к войне, но хуже всего вот таким грешникам, которые несут свои грехи сквозь время, утяжеляя с каждым шагом…»

И еще я увидела, что ты сейчас можешь жить кратким мигом своей земной памяти, а в это время тени в твоей душе продолжают сжимать в руках оружие. Я тоже пришла уже с «автоматом в руках». Я была готова нападать и защищаться, и бояться, и ненавидеть… Я помню, как в детстве, глядя в темноту за заледеневшим окном в нашем сибирском городе, я в шутку с какой-то бравадой спрашивала: - «Господи, ну это как же надо было нагрешить в прошлой жизни, чтобы в нынешней родиться вот здесь?!» А теперь я думаю, что многое бы отдала, только бы не знать об этом «как».

Мне было очень трудно, безумно трудно это принять. Я бы, наверное, не стала об этом говорить, если бы ты сегодня не спросила о том, не было ли у меня проблем со здоровьем или с психикой в этот период. У меня есть много отговорок о коллективной памяти, о детской травме, о том, что ничего этого никогда не было, а мозг- иллюзионист подсунул мне картинки, которые я «хотела» увидеть, что никаких «других жизней» не существует… Но я молилась о прощении этого человека, о его душе и о душах всех, кто воевал на той войне, кем бы они ни были, как бы они ни умерли, о мертвых и живых, о тех, кто сейчас на земле и в иных мирах, о том, чтобы прощение, покаяние и покой вошли в их душу, и чтобы раны прошлого были исцелены любовью.

И вместо вины пришло ощущение долга любви. Причиненное зло лечится любовью. Но я так долго не могла любить… как бы это объяснить… Мало того, что очень легко говорить «Ах! Я здесь, чтобы любить!», но очень трудно отдавать долг любви тем, кого ты не считаешь этой любви достойным. Но отдельная проблема, когда ты не считаешь себя достойным того, чтобы любовь давать…

А потом я вспомнила один эпизод почти десятилетней давности. Это было в Израиле в 2009 или в 2010 (боюсь ошибиться) году, в это же время как раз на 9 мая. Тогда Эль сказал мне одну вещь, которую я запомнила. Я не помню, о чем был разговор, но помню как он сказал, что первые колыбельные, которые я помню, были на польском языке, их пел мне мой дедушка. Россия стала моим Отечеством, страной, которой я отдала свое сердце, земля Израиля приняла мои слезы, а слово спасения пришло ко мне из Германии, но на русском языке.

Он сказал, что когда-нибудь я пойму. Получается, он знал уже тогда. А я поняла только сейчас. Что кровь народов, которых я считала недостойными жизни, соединилась во мне сегодня.

«И если это не знак, который дает Единый, то какого еще знака ты ждешь?»

И я смотрела на этих двух людей, разделенных веками, и ощущала их память в своей душе, как лед в сосуде. И я просто разожгла внутренний огонь и смотрела, как лед плавится, а прошлое смешивается с настоящим. Вся боль и грязь, вмерзшая в этот лед памяти, освобождалась и опускалась вниз, а вода, очищаясь, испарялась и устремлялась вверх. И вместе с памятью моя душа тоже освобождалась от оков прошлого. Вот еретик снова обрел возможность говорить и говорил, говорил, говорил, вот он узнал в лицах ближних сегодня тех, кого считал потерянными навсегда, вот солдат опустил оружие, а вот и я стала уже совсем другой.

PS. Я не закончила, но дополню потом. Мысли уже путаются и усталость берет свое. Наверное, я отправлю это письмо в таком виде, потому что утром, скорее всего, опять решу его стереть.

Я редко прошу о помощи, но если кто-то будет это читать, я попрошу о молитве. Пожалуйста, помолитесь со мной о примирении всех воюющих и вразумлении всех ослепленных ненавистью. И о прощении моей души за все грехи, совершенные на долгом пути.

Н.