Танго: за гранью реальности

«Дни поздней осени бранят обыкновенно…»

Я же наслаждалась легким моросящим дождем, безветрием, отсутствием сонмища машин и людей на московских улицах. Была суббота, а я лишь после полудня выбралась из офиса, слегка одурев от множества бумаг, расчетов, цифр и фактов, которые требовалось бесконечно сопоставлять между собой и перепроверять…

И вот уже около часа я бродила по старинным улочкам Москвы, давая себе отдых и наслаждаясь порханием опадающих листьев.

Я хотела забрести в какой-нибудь парк или хотя бы сквер, чтобы побродить там, расставаясь со своими иллюзиями и ожиданиями, надеждами и стремлениями также безмятежно, как это делают деревья каждую осень со своими листьями.

Моя история была уже почти стерта, но я не видела ни новой дороги, ни тех, на кого можно было бы опереться на этом новом для меня пути. Я просто ушла от своего прошлого, надеясь туда больше не возвращаться, ведь я умела уходить не оглядываясь, не прощаясь и не сожалея. Во всяком случае, в тот субботний день мне именно так казалось.

Мысли плыли сами по себе, я решила просто рассматривать их, как плавающих рыбок в аквариуме, и практически не видела и не ощущала окружающего пространства. Когда же почувствовала легкое головокружение, то стала искать место, где бы можно было присесть.

Все странно плыло перед глазами: воздух казался каким-то уплотнившимся, будто жидко-гелиевым, мерцающим и переливающимся, листья будто зависали, и не парили, а скользили в этом стоячем и медленно движущемся, словно загустевшем, воздухе. Звуки были как бы отдаленны и приглушенны. Они стали слегка шипящими и свистящими.

Наверное, это от голода, сказала я себе, припомнив, что дня два уже маковой росинки во рту не было. Нет, ведь есть мне и сейчас не хотелось. Это не голод. Усталость. Я продолжала медленно брести, в надежде все же наткнуться на какую-нибудь скамейку. Я не оглядывалась по сторонам, почему-то зная, что если попытаюсь повернуть голову, то просто могу потерять сознание. Требовалось усилие воли, чтобы заставить себя идти, хотя силы, казалось, вот-вот покинут меня. Я попыталась сосредоточиться и смотреть прямо под ноги, чтобы не волноваться и хоть чуть убавить головокружение. Гаревая дорожка под ногами разворачивалась, как свернутый коврик, и я продолжала делать по ней шаг за шагом, пока не уперлась взглядом в деревянную скамейку.

Лишь присев, я смогла оглянуться по сторонам. Вокруг были деревья, дорожки, вдали были бы видны клумбы, если бы воздух был прозрачен. Но он был не то, что не прозрачен, он двигался, были видны образующиеся завихрения и вибрирующие мерцания, как будто отсвечивала радужным светом смоченная водой поверхность зеркала. Куда я попала?

Просто дождь….

Я еще какое-то время сидела на скамье, наблюдая за изменяющимся пространством. Было видно, как вдоль дорожки образовывается почти сплошная вертикальная стена, прозрачная и переливающаяся… Ясно, что пройти сквозь эту стену у меня просто не хватит сил, не покидало ощущение странно измотанности. Тогда я решила идти вдоль этой стены, пока не найду место, где можно будет безболезненно проскользнуть за эту стену, которая, как мне казалось, ограничивала и сжимала пространство вокруг. Почему именно я решила, что мне непременно нужно попасть за эту почти невидимую стену, я не думала.

Я резко встала и решительно пошла вдоль этой стены, плечом ощущая ее плотность. Пришлось вытянуть чуть вперед согнутую в локте руку и развернуть ладонь параллельно поверхности этой несуществующей стены. Так в темноте мы ищем угол, поворот или что-то в этом роде. Идти пришлось очень медленно, прислушиваясь к своим ощущениям. Внезапно я поймала себя на том, что двигаюсь мелкими, осторожными шажками в такт бьющейся в мозгу мелодии. Я стала прислушиваться: это было танго, то, что я слушала накануне, почти всю ночь, запуская случайно найденный диск несколько раз подряд. Чтобы не уснуть. Мне казалось, что эти мелодии проникали не только в сознание, но в каждую клеточку, засталяя растворяться в мелодии. Пустота под ладонью и, главное, ломаные такты танго, заставили меня сделать несколько скользящих поворотов почти на одном месте, переступая менее, чем на треть стопы. И я проскользнула! Я довольно резко дернула на себя застрявшую было сумочку и ахнула от удивления: небольшая щель между стенами с радужной поверхностью смыкалась у меня на глазах, слегка шипя.

Через несколько мгновений воздух стал прозрачным, дождь прекратился и радужное мерцание рассеялось. Я оглянулась, ведь я не успела и на несколько шагов отойти от этой воображаемой «щелочки» в пространстве. В нескольких метрах сзади меня возвышался старинной кирпичной кладки высокий забор. Сплошной. В нем не было ни щели, ни какой-либо калитки. Я усмехнулась сама себе и постаралась побыстрее выйти на новую дорожку, видневшуюся невдалеке: привидится же такое!

Мелодия танго все еще кружилась и танцевала в моем сознании, когда я подошла, наконец-то, к какой-то остановке. Я осмотрелась. Район был совершенно незнаком. А мне так захотелось как можно быстрее оказаться в каким-нибудь уютном месте, чтобы отдохнуть и развеять странные впечатления это мерцающего парка.

Чего же проще, подумала я и, подойдя к краю тротуара, подняла руку…

Первая же шедшая навстречу машина остановилась…

Подвезите меня, пожалуйста, до ближайшего кафе или ресторанчика, что будет по пути, попросила я и, не услышав отказа, скользнула на переднее сиденье.

- Ты любишь музыку? – услышала я негромкий вопрос.

- Да!

- Какую?

- Классическую, - ответила я и почему-то рассмеялась..

- Слушай….

- Это Дебюсси. Море. – почти с первыми тактами произнесла я.

- Ты так хорошо знаешь классику?

- Вовсе нет, я не помню и не запоминаю, для моей бедной головы есть столько всякого мусора, который нужно не только запоминать, но и держать в памяти долго, по памяти анализировать и обдумывать на ходу, что на музыку или какие-то иные художественные ценности у меня просто не остается места… Я слушаю, смотрю, получаю удовольствие, запоминаю впечатление и его источник, но почти никогда не помню ни авторов, ни названий, или вспоминаю, но через некоторое время, задав себе специальный вопрос… Тогда мне и выдают нужную информацию, словно карточку из библиотечного архива…

Мой спутник тихо, словно боясь спугнуть очередную волну прекрасной мелодии, стал давать мне обстоятельные комментарии. Внимательно слушала, поражаясь профессионализму и точности его высказываний, потом успокоила себя тем, что музыка – часть его профессии, иначе откуда взяться такой обстоятельности и точности…

- Ну вот, в основном все, что нужно знать об этом произведении, -сказал он, - слушай…

Я словно погрузилась в магические звуки прибоя, приносящие с собой вести о далеких штормах, в слабые отголоски бушевавшей где-то бури… В тихое спокойствие штиля, в шум разворачиваемых парусов и шелест рассекаемой судном воды, в тревожные вскрикивания чаек, паривших за кормой и словно испаряющихся в туманном свете удаляющегося берега.

Потом я увидела узкую кромку берега, почти белый песок возле синевато-серой кромки воды, возвышающийся над морем каменистый берег, небольшой двухэтажный серый дом, с белыми ставнями и таким же выбеленным балкончиком. Из дома вышла женщина в темном длинном платье. Кружевной воротничок, глубокие складки на юбке, старинные бронзовые пуговки, широкий темно-синий шелковый пояс делали это темно- серое платье почти нарядным.

Женщина несла на руке корзинку с вязаньем и довольно быстро шла к берегу, вернее, в небольшому мысу, вдававшемуся в море. Почти на самом краю этого каменного мыса стояло старинное кресло с высокой резной спинкой и такими же подлокотниками.

Это кресло поставил здесь отец, подумалось мне, вспомнилось, как он долго спорил с мамой, как она сопротивлялась его решению, говоря, что потом некому будет затащить это дурацкое кресло обратно в дом. Отец спорил и горячился: ведь оно так много места занимает, а оттуда можно будет часами смотреть в море. А чтобы было удобно сидеть вечером около камина, он закажет столяру другие кресла…

Действительно, я вспомнила, что в доме спустя какое-то время появились каминные кресла, низкие и удобные, в них можно было дремать, пристроившись поудобнее поближе к огню…

А теперь я (почему возникло убеждение, что это была именно я?) быстро шла к этому папиному креслу, торопясь поскорее устроиться в нем и слушать вечный ропот морских волн, повествующих о путешественниках и пиратах, о летучем голландце и таинственных морских феях… Хорошо, что никто не был так силен, как отец. Некому было после смерти этого старого морского волка снова, по настоянию матери, втащить это кресло в дом.

Я уселась в кресло, так и не притронулась к своему вязанью, и стала вслушиваться в таинственное урчание моря… Ветер усиливался, но ничто не мешало укутаться в плед, подставив ветру и морским брызгам лишь лицо и руки. Почему-то холодные капли брызг стали обжигающе теплыми… Как будто это не холодные воды моря на северном побережье Франции, а раскаленная смола… Откуда?

Я открыла глаза и смутилась: мой спутник легко гладил мои пальцы. В надежде разбудить, поняла я.

- Простите, я бессовестно воспользовалась ситуацией… Когда работаешь несколько суток кряду, перестаешь ощущать усталость… Извините, - я пулей выскочила из стоявшей у обочины машины.

Мне было неловко, что так задержала человека. Сколько же времени прошло? Уже совсем темно.

Почти сразу я увидела светящуюся рекламу на соседнем здании: танцующая пара. Я плотнее запахнула пальто и быстрыми шагами, почти бегом, направилась к этому зданию, даже и не вчитываясь в надпись. Во-первых, я была близорука, и чтобы прочесть ее, нужно было подойти ближе, во-вторых, и так все ясно. Если двое танцуют, значит, там можно и поужинать, а потом – заказать такси, чтобы добраться домой. Хотя домой – это сильно сказано.

Я в течение всего этого года жила в гостинице, выбираясь кроме офиса, только на предприятия, с которыми работала. Время от времени меня приглашали то на деловой обед, то на деловой ужин, иногда – на какие-то корпоративные мероприятия. Все это было частью моей работы и потому не доставляло ни удовольствия, ни особой радости. Протокол.

Одна я почему-то никуда не ходила. Хотя в чем была проблема взять себе билеты и пойти куда душе угодно?

А тут я неожиданно оказалась совершенно одна, в совершенно незнакомом месте. И даже несколько растерялась. Что я буду делать одна в танцевальном заведении? А вдруг оно сомнительного толка?

Но ведь всегда можно уйти, если что-то не понравится. На этом я прекратила бороться со своими страхами и сомнениями и переступила порог неизвестного танцклуба.

Известно, что театр начинается с вешалки.

Гардероб этого заведения отдавал старинными традициями. Дубовые стойки гардероба, бронзовые номерки, паркет… Сияющие канделябры… Стильно и красиво. Действительно, вспомнилось мне изображение танцующей пары на рекламе: в таких костюмах танцуют только бальные танцы. Меня встретил внушительного вида седой мужчина, галантно предложил раздеться, незаметно нажал на звонок и передал меня на попечение вышедшего метрдотеля.

Меня проводили в зал и устроили в удобном месте, откуда я могла все видеть. В зале было возвышение, явно предназначеное для небольшого оркестра, инструменты уже были на месте, а вот музыканты, казалось, вышли.

Я заказала легкий ужин неслышно подошедшему официанту и продолжала наблюдения.

Несколько пар сидели за небольшими столиками в разных концах зала. Полумрак почти скрывал сидящих, Чуть более ярко был освещен только танцпол.

Я порадовалась, что была одета почти соответствующе для такого заведения. Вообще-то намерения танцевать у меня не было. Я была одна, уставшая и нуждающаяся в простом отдыхе. Какие уж тут танцы?

Чтобы танцевать, нужно настроение, полет, воздушность… И все же я так давно не танцевала… А сколько? Я принялась перебирать в памяти все торжественные события, официальные мероприятия и вечеринки, которых было довольно много за последние годы, и вдруг поняла, что последний раз танцевала со своим будущим мужем, в ресторанчике, куда он пригласил нас с подругой отметить какой-то очередной праздник. Это было так давно...

Я ужасно огорчилась такими вычислениями. И внезапно вспомнила слова своего недавнего собеседника. Он внимательно выслушивал мои объяснения по поводу загруженности работой, потом усмехнулся и сказал, что работа – это не вся жизнь, что можно грузить себя работой до бесконечности, это нужно и важно, карьерные и другие соображения дают много стимулов к развитию любой личности… Но это – отнюдь не самые важные стимулы, по его мнению… Действительно, задумалась я: разве можно обходиться без впечатлений о прекрасной стороне жизни и почему именно так все складывалась в последнее годы, что кроме работы моего времени не хватало ни на что иное?

Может, я сама решила отказаться от всего, что не укладывалось в рамки привычной занятости? Ведь загруженность делами никто из домашних не мог бы подвергнуть сомнению, тем более, критике, а вот поход в театр или на концерт, возможно, показался бы побегом... По мере размышления я поняла еще одну вещь: страх. Следовало признаться себе в том, что на самом деле страшило меня: любое общение и знакомство, возникшее вне рамок деловых контактов, требовало иного к себе отношения. А мне было страшно даже подумать об этом. Я не хотела никакого личного общения, не предопределенного необходимостью решать деловые вопросы. Работа создает такую блестящую возможность отгородиться от всего.

Постепенно сидящие в зале несколько пар рассредоточились и начали перемещаться, подходя к друг другу и общаясь между собой. Вновь пришедшие церемонно приветствовались, из чего я поняла, что случайных людей здесь почти не было.

Я обратила внимание, что за столиками в зале оставалось лишь несколько дам, а мужчины в элегантных костюмах сосредоточились у стойки бара. Как обычно, я обратила внимание, прежде всего, на обувь. Это были не просто дорогие мужские туфли, это были нарядные туфли, для особых случаев. Лаковая или комбинированная кожа, тонкая кожаная подошва, чуть более высокий каблук, изящная форма (согласитесь, смешно применять к мужской обуви термин – изящество!) – все это свидетельствовало о назначении такой обуви. Это так называемые салонные туфли, которые не надеваются в офис и неуместны с деловыми костюмами. Такие туфли покупают либо отъявленные пижоны, либо внезапно разбогатевшие и не очень воспитанные люди, либо носят граждане, чересчур экономные. Если после свадьбы, к примеру, осталась пара дорогих лакированных ботинок, их будут носить при всяком удобном и не очень случае. Например, мой бывший начальник носил такие туфли в офисе и не понимал, почему над ним все подшучивают. Слегка помятый костюм, съехавший на бок галстук, взъерошенная шевелюра и вдруг – почти бальные туфли. Выглядело все это довольно забавно, а мой начальник просто носил обувь, которую надо было износить. Назначение не играло роли и было ему непонятно.

Здесь же собрались люди, которые знали, почему и для чего они покупают именно эти туфли. Я стала рассматривать каждую пару в отдельности, представляя себе характер ее владельца и его привычки.

Время от времени я забавлялась такими наблюдениями, и находила этот способ лучшим, когда надо было убить время с пользой.

Вот эти туфли из дорогой гладкой кожи, к примеру, могли бы свидетельствовать о консерватизме их владельца, если бы не тонкие крученые шелковые шнурки, завязанные изящным бантиком. Пожалуй, это все же не консервативная, а даже довольно романтическая натура, он не рискнул надеть более вызывающие лаковые туфли, но эти – из дорогой тонкой кожи, и так хорошо блестели, поэтому им не нужны никакие дополнения… Действительно, только тонкие, ручного плетения шелковые шнурки… Интересно, что представляет собой владелец вот этих черных туфель со вставками из крокодиловой кожи? Туфли, несомненно, хороши… Наверное, это любитель экстравагантных и вычурных вещей… Но это просто, так прямолинейно думать о человеке, наверное, он втайне охотник, и такая отделка обуви для него лишь символ завоеваний. Своего рода символ трофея. Добычи. Следует признать, что сейчас у наших мужчин почти нет возможностей гордиться своими трофеями. Ну где им взять бивни бизона, шкуру саблезубого тигра или рог единорога? Вот и приходиться довольствоваться автомобилями, часами, блондинками, наконец…

Кстати, а как эти все эти туфли сочетаются с остальными аксессуарами мужского гардероба? Ремни, часы, галстуки, запонки и галстучные броши также многое могут рассказать о своем владельце.. Кольца, в конце концов, хотя нынче редко кто из мужчин носит кольца. Обручальные это и не украшение, их скорее, нужно рассматривать как знак принадлежности к браку. Вряд ли здесь кто-то стал бы гордиться и демонстрировать связывающие его брачные узы.

Я продолжала рассматривать детали костюмов стоящих и сидящих у стойки бара мужчин, не принимаяво внимание, что моя близорукость никогда не позволяла мне так легко это делать. Ведь я сейчас была без очков. Но это обстоятельство не сразу обратило на себя мое внимание.

Разглядывая окружающих, я вдруг осознала, что и меня так же пристально изучают. Это меня не удивило, ведь я для них было новенькой, пришла сюда впервые и, в отличие от них, не была ни с кем знакома. Я сидела за столиком, потягивала молочный коктейль и думала, а как же меня воспринимают эти собравшиеся для танцев господа.

Встречают, в общем-то, по одежке. Старо, как мир...

Я была одета вполне обычно для себя и ничего особенного в своей одежде никогда не ощущала. А тут вдруг представилась редкая возможность посмотреть на себя чужими глазами.

Бог с ним, с утомленным видом, это можно поправить только сном.

Длинные волосы, как всегда сколоты на затылке, что не мешает им слегка курчавиться и выбиваться из-под шпилек или, синей, как сегодня, заколки. В своей легкой лохматости я не сомневалась ни на минуту.

Украшений почти никаких, только серьги в ушах, длинные и висячие, серебро, с полупрозрачными вставками из сердолика, с сердоликом же серебряное кольцо на пальце. Все.

Платье. Платье достойное, ничего не скажешь, не бальное, разумеется, но на танцполе в дорогом клубе в нем быть вполне уместно. Округлый вырез темно-синего шелкового платья, даже скорее лодочка, был украшен двумя рядами ниспадающего жабо из ткани платья, а между ними – ряд жабо из шелкового кружева в тон платья, полудлинный рукав реглан заканчивался широким воланом, открывающим запястье, из-под которого слегка был виден точно такой же кружевной волан. Узкое прилегающее платье имело широкую юбку-волан, с таким, как и на рукавах, кружевным воланом внизу. Он был почти не заметен при ходьбе, но вот при танцах, пожалуй, блеск темно-синего кружевного шелка будет не просто виден, а очень виден. Высоко закрытые лодочки, черные, правда, не на шпильке, а на высоком прямом каблучке, с такой же черной простой формы сумочкой, завершали мой сегодняшний наряд. Да, на плечах у меня был почти алый мягкий шерстяной шарф, в который я все еще куталась. Это шарф был единственным ярким пятном в моем ансамбле сегодня, пальто из мягкой шерсти – было тоже черного цвета.

Я подумала, что будет лучше по-другому заколоть волосы, встала и вышла из зала. Когда я вернулась, на моем столике уже стоял горячий кофе, а за столиком недалеко от меня сидел новый гость, которого я не видела раньше, но расслабленная поза которого почему-то показалась мне знакомой.

Что-то очень характерное было в его манере сидеть, откинувшись на спинку кресла, казалось, полностью, практически дремотно свободно, в то же время необъяснимо спружиненно, словно находясь в секундной готовности встретить любую опасность.

Наверное, так отдыхают хищники, почему-то подумала я, и внезапно поймала на себе коротко метнувшийся взгляд. И наблюдают также, по-охотничьи, скрытно, короткими, мгновенными взглядами.

Ну что же. Охота, так охота. Сделаю вид, что не замечаю ни охотника, ни его наблюдения.

Я встала и подошла к стойке бара попросить мороженого и сока.

Мне сразу было задано несколько вопросов: Вы одна? Танцуете? Танго? Это меня развеселило. Я отвечала, что да, одна, зашла поужинать и осталась, поскольку мне показалось, что здесь уютно и гостеприимно. Вообще-то танцую, но очень давно не практиковалась в этом дивном искусстве. Танго, что Вы, нет, никогда. Не было случая.

Мои новые знакомцы не спешили представляться, я не спешила их об этом просить. Видно, здесь, как и везде, царили свои особые правила. Я не стала просить уроков танго, зачем? Я просто посетовала, что видела танец лишь на сцене, как зритель концертного исполнения. Мне пояснили, что и сейчас следует некоторое время понаблюдать, чтобы понять, как строятся особые танцевальные па, а потом попробовать выполнить их. И все. Я рассмеялась, что такой исчерпывающий совет будет мне очень полезен, и отправилась к своему столику ждать заказанного мороженого.

Я зря посмеялась над данным мне советом. Наблюдая за танцующими, я много поняла в правилах этого танца. Оказывается, в танго нет общепринятых правил приглашать даму. Тангеро, сидя в зале или у стойки бара, выбирал себе партнершу для очередного танца одним лишь пристальным взглядом. Тангера могла ответить на этот взгляд и затем выйти на танцпол, либо отказаться от приглашения, отвернувшись или отведя глаза от приглашающего ее кавалера, то есть, не отвечая на настойчивый взгляд. Несмотря на такой непростой, на первый взгляд, ритуал, никакой сумятицы не наблюдалось.

В костюмах можно было отметить подчеркнутую элегантность, дамы не стдились некоторой экстравагантности. Впрочем глубоких декольте почти не было, как и броских украшений. Выделялось доминирование двух цветов: черного и красного. Были, разумеется, серые, синие и бордовые оттенки, но вот лиловых, голубых или, упаси боже, розовых не было вообще.

Я довольно долго наблюдала за танцующими парами, пытаясь уловить и запомнить ломаные шаги этого удивительного танца. Мне очень долго не удавалось выявить хоть какую-нибудь систему в движениях, у каждого танцующего был свой, практически неповторяемый никем из других, язык. Тогда я стала наблюдать за позами, движениями глаз, реакцией на изменения ритма. Постепенно это наблюдение захватило меня настолько, что я перестала замечать, что и сама являюсь объектом пристального внимания.

Я не засекла момента, когда мне вдруг захотелось попробовать. Музыка захватила меня настолько, что я стала ощущать ее как часть себя самой.

Почти сразу последовало первое приглашение.

(Продолжение следует)

© Елена (Helen2008), 2008.