Не о гении, не о злодействе...

Уклоняться от ответа на вопрос, кем я работаю, на этот раз мне не захотелось. Хотя бывает, не желая провоцировать любое акцентирование этой темы, я называю другую свою профессию, куда менее эпатирующую сознание добропорядочных прагматиков. Я говорю, что я журналист. В том числе. Это правда. В иных случаях – тоже правда – откровенное признание служит мне своего рода лакмусовой бумажкой. Как высший судия, перефразируя Гофмана*, я поделила всех людей на тех, кто выражает удивление-возмущение-сожаление, и тех, кто реагирует любым другим образом. (Последних – значительное меньшинство.)

Она была аспиранткой с юрфака, из Казахстана. В ее взгляде прочиталось: увы…

Мне же – как личное поражение – вспомнилось: «Учеба в МГУ – ключ к успеху!»…

Через несколько дней (это был сентябрь) я гуляла возле ГЗ. У этого места действительно есть своя аура. Не только ореол славы. Осенью это пространство транслирует даже что-то мистическое. Формы, цвета, звуки ― все звучит как хорал. Особенно остро это чувство в безлюдье, когда я и предпочитаю упиваться явленностью «тонкого мира» себе – здесь.

Вдруг…

Мне показалось, что это – сюр...

По дорожкам, обрамляющим футбольное поле возле «стекляшки», шли редкие прохожие. Чуть слышно шуршала опавшая и еще падающая листва. Как детское дыхание ― бестревожно. На поле играли в футбол ― слышались удары по мячу и редкие фразы. И шпиль... С дорожки свернула и встала под дерево женщина, достала из футляра саксофон, и начался концерт. Для никого – для себя – для всех – у всех на виду. Что звучало – не помню. Но не забылось то, что, видимо, объединяет меня с породой людей, выражающих удивление-возмущение-сожаление и не реагирующих любым другим образом: я как бы прогуливаясь обошла ее с разных сторон… Под деревом была только она, инструмент и музыка. Раскрытого футляра не было. Футболисты пинали мяч, листья падали, прохожие шли мимо и не таращились на нее, как я. Все нормально. Так и надо. Как и надо, пролетали над головой птицы. Вот что отличает осень от весны: весной они то и дело что-то провозглашают. Осенью они о чем-то молчат…

Тут и вынырнуло из подсознания:

Все, наверное, знают, что это из кинофильма о музыканте. Им никогда не станет тот, кто может «не свистеть». Для меня та же мысль ― ключевая в «Маленькой трагедии» Пушкина:

Это не об избранности. Не о гении и толпе. Не о гении и злодействе. Или если хотите и про это, но только с другой стороны. Это о том, что сегодня для нас, вкусивших liberty просветителей и freedom постмодерна, актуально как никогда. Это о свободе. Гений и рабство не совместимы. Принужденность. Ограничения. Ограниченность… Творчество непроизвольно. Оно невозможно без свободы. А свобода – это верность самому себе. «Гений» не склонен подсчитывать, стоит ли выгода того, чтобы «прогнуться» или продаться , отказать себе в том, чтобы быть собой.

По Канту, что выше цены, то есть достоинство. Иными словами, достоинство не продается. И еще – к достоинству не принудить. Выбирая достоинство, выбирают именно это – свободу. Как птица. Потому пушкинскому Моцарту и принадлежит самое лучшее, что порождает этот мир, ― несоизмеримое: то, что делается «просто так». Свободно. Что не покупается и не продается, как вдохновение. Ибо цена не установлена. И неустановима.

Достоинство, а не польза, барыш, и есть самая прочная основа нашей жизни. На свободе. Ни для чего. Просто так. От души.

Май 2011

Москва