АРХЕТИПЫ РОССИИ
В связи с актуализацией Урана и Овна (при Солнце еще в Рыбах) я предлагаю данную работу в контесте тем астро-мифологии и этно-философии России, архетип которой резонирует с нынешними астрологическими акцентами.
* * *
…Можно дать достаточно точную характеристику этноса, изучая его философию: поскольку в мышлении народа отражается его психотип: национальный характер, сформированный, в частности, географическими условиями и народ является носителем определенной идеи (эта мысли Монтескье и Гегеля).
…Базовые психотипы (что ранее обозначалось как «дух народа») тесно связаны с особенностями территории: климата и рельефа, хотя и не только, и их можно определять как духовные данности. ..Наиболее древние и единые для всех народов культурные архетипы обнаруживает мифология. Ее сходное развитие на разных концах земного шара проявляет типические сюжеты и образы мышления, формируя древнейшую картину мира, которая предшествуют организованной религии и впоследствии формирует ее идеи, как и идеи светской культуры. Таких общечеловеческих образов не очень много: их ролевые функции, понятия и идеи могут быть сведены в 12 основных семантических полей, которые можно назвать глубинными архетипами или базовыми мифологемами. Воспроизводясь в культуре, мифологические архетипы выявляют актуальные и сегодня общечеловеческие матрицы, поддающиеся описанию и систематизации, и мы можем увидеть в их актуализации,тот или иной национальный акцент.
Идейные доминанты России, как события ее истории, обнаруживают постоянную актуализацию трех базовых архетипов, связанных и с природно-территориальными особенностями.
I. Это прежде всего архетип Изначального Творения (астрологический архетип Урана и созвездия Водолей): которое мыслится как «сотворение из ничего» и осуществляется на пустом месте. В мифах подчеркивается его свобода и стихийность: мир творится мыслью/словом демиурга (потому что ничего другого еще не создано), который нередко многократно переделывает созданное (так греческий Уран, создавая чудовищ, символизирующих стихийные силы природы, прячет их снова в чреве матери-земли). Изначальный демиург, у всех народов соотносимый с образом Неба, творит прежде всего свет и небосвод, хранящий Землю в целом, и, отделяя Небо от Земли, создает свободное пространство, необходимое для дальнейшего обустройства мира, которое он оставляет следующим поколениям богов. Сам он удаляется от мира и людей и, владея природными стихиями, зачастую разрушительными, не заботится об их конкретном земном существовании.
Рассмотрим преломление семантики этого общечеловеческого мифологического архетипа в культурном своеобразии России.
1. Образ пространства и простора, безграничности и близости природным стихиям отражается в огромной территории страны. Ориентацию на большие свободные пространства исторически связывают с подсечным земледелием — так же, как и непривязанность к месту жительства. В. И. Вернадский видит в этом опору идей космизма (идеи вселенскости России). А Н. Бердяев считает, что образование огромного государства истощило силы русского народа. В любом случае, контролировать столь необъятные пространства и создать на всей территории технически налаженное хозяйство физически невозможно, да и ненужно (известно, что сегодня болота Сибири — главный поставщик кислорода для всей Евразии). Т.о. значительная территория необходимо закрепляется за пространством дикой природы — которое играет заметную роль не только для экономики (как неисчерпаемый источник ресурсов), но и для менталитета страны, порождая чувство безграничности и необусловленности рамками цивилизации и доминирующего в ней образа жизни, а на уровне мысли — свободы.
Образ простора и безграничности жизни в ее стихийном творчестве соотносится с прасимволом "бесконечной равнины" Шпенглера, который отмечает отсутствие в русской культуре вертикальной тенденции (даже в православных храмах, в отличие от устремленных вверх готических шпилей, холмообразный купол почти не выделяется на фоне ландшафта, а коньки с кокошником маскируют движение вверх). Это отсутствие иерархии подчеркивает стихийную неорганизованность жизни в ее вечном стремлении вширь и вдаль.
2. Архетип творения на пустом месте географически проявился в освоении новых, зачастую мало пригодных для жилья территорий. Исторически — в практически бесследном уничтожении язычества с приходом христианства; разрушении церквей во времена социализма или перечеркивании достижений социализма во времена «перестройки» (переименование городов и улиц и т.п.) — что демонстрирует стремление полностью освободить пространство для создания принципиально новой модели жизни. В негативе это дает разрушение до пепелища и отсутствие исторической памяти, традиций и преемственности поколений — на что сетовали уже русские философы XIX века, начиная с Чаадаева, видевшего в этом нарушение закона преемственности исторического развития: “Опыт времен для нас не существует... Мы так удивительно шествуем во времени, что по мере движения вперед пережитое пропадает для нас безвозвратно”.
Русский менталитет, в отличие от западного, допускает резкость перемен, которую в мифологии иллюстрирует разрушительность, соотносимая с образами урагана и вихря, анархии и непредсказуемости небесных стихий, присущая стихийному творчеству небесного демиурга. Исторически ее связывают с климатом: быстрая весна и короткое лето рождала необходимость сеять и убирать урожай в авральном режиме, при этом большая часть года являла вынужденный свободный досуг.
Как преодолеть разрушительность, присущую архетипу творения мыслью: разыв между устремленными вперед идеями и жизнью, остающейся позади? Этому служит задача земного воплощения идей и практическая ориентация мысли: развивавшаяся в русской философии как ее характерная черта. Хотя русская практическая установка, в отличие от западного прагматизма, предполагает идеализм: следование идее, а не опору на уже существующую материальную жизнь. Поэтому можно сказать, что утверждение, не раз всплывавшее в русской философии: Россия призвана хранить высокие идеи — всегда останется актуальным.
3. Архетипический образ Неба-творца (Уран-Варуна-Сварог) характеризует свобода без ограничений, и это еще одно важное понятие менталитета России. Как отмечает американская исследовательница языка А. Вежбицка, в русском языке слово свобода предполагает свободу во внутреннем отношении, освобождение от давления и полный простор: этот семантический компонент нехарактерен для западно-европейских языков, где свобода мыслится прежде всего как свобода в правовом отношении (или “свобода от”). Русское же понимание свободы как воли, напротив, побуждает не следовать законам и делает русским народ “негосударственным” (на чем ставил акцент К.С. Аксаков. Логическое завершение такого понимания свободы — отрицание государства у Л. Толстого как насилия, присущего всякой власти). И. Гердер отмечает у славян "любовь к сельской свободе": "они занимают на земле больше места, чем в истории". "Сельская свобода" предполагает как природный простор, так и не слишком сильную регламентированность жизни.
Русское понятие “свободы для” наиболее близко понятию свободы в философском смысле: как личной свободы, стоящей выше социальных ограничений, свободы духа и свободы творчества. Такое понятие свободы, а также идея свободы как источника не только добра, но и зла, характерное для русской философии (как краеугольный камень идей Бердяева, С Булгакова или Достоевского) хорошо отражает суть мифологического архетипа небесного демиурга, стоящего над добром и злом. Неслучайно индо-европейское имя демиурга Дьяуса (от него слово “день”), которым в древности мыслилось светлое Небо звучит как в лат. слове Бог (“deus”), так и в слове Дьявол.
В языке находит отражение и абсолютизм, присущий русскому менталитету присущ абсолютизм: частотность таких слов, как “абсолютно”, “совершенно” – так же, как синонимичных им “ужасно”, “страшно” – более чем в 10 раз выше в русском языке, чем в английском. Синонимичность тех и других понятий подтверждает образ глобальных, потрясающих и экстремальных перемен. Порой они выходят за рамки рационального и разумного, поскольку коллективный разум и здравый смысл есть сохранение существующего – и ради радикальных изменений требуется опрокинуть и его тоже. Неслучайно частота слов, таких как “глупость”, “дурак”, “идиот” в русском также в несколько раз выше, чем в английском. Характерно название романа Достоевского – самого популярного на Западе русского писателя. Интересно, что наше слово “дурак” ведет начало от того же корня, что слово “дух”, демонстрируя амбивалентность понятий рассматриваемого архетипа.
4. Образ света хранящего Землю небосвода, творения мыслью и словом отражается в универсализме мышления и мировом охвате проблем. В русской философии его демонстрируют концепции всеединства В. Соловьева, П. Флоренского и др., а также космизма ( Циолковского и др.), а в науке — идея ноосферы Вернадского. Для русского менталитета характерна жизнь идеей и повышенное внимание к идеологии — что порой перерастает в консерватизм официальной мысли и идеологизацию общества. (Жесткая идеологизация была одинаково свойственна церковно-православной мысли, официальной философии XIX века и марксистско-ленинской идее советского периода. Но она не допускает свободного пространства мысли, необходимого для постоянного осуществления нового творения, требуемого базовым архетипом, и всегда оказывается опрокинутой, неожиданно приводя к обратному результату (как усиление официальной религиозности в университетах в 50-е гг. XIX века вызвало к жизни нигилизм целого поколения и т.п.)
Постоянная потребность в принципиально новом дает стремление активно перенимать чужое (пренебрегая своим как отжившим). Россия склонна к широкому заимствованию и формальной репрезентации чужих идей (о чем писал в середине XIX в. де Кюстин), перед тем как отбросить их или радикально преобразовать, сделав своими. Русской мысли нередко ставили в вину обращение к иностранному наследию, за отсутствием своего собственного. Однако при этом не указывали обратную сторону медали: способность усвоения и воплощения чужих идей как общечеловеческих.
С этим тесно связано расширение национального сознания до общемирового, при этом собственно национальное оказывается не столь важным, как более мелкое, по отношению к объединяющей идее, как о том писал Достоевский: “Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком... ”
Именно восприятие универсализма (объективности) идей дает возможность взращивать их на своей почве. Любовь к объективному — характерная черта русской мысли, наряду с преимущественным интересом к этике и проверке теорий на практике, к переустройству жизни согласно принятым на веру теоретическим принципам, на что указывал Э.Л.Радлов. Она проявляется в том, что естественно-научная мысль продолжает развиваться и достигает высот даже в те периоды, когда собственно-философская лишается перспектив в силу консерватизма идеологии (достижения советской науки).
5. В быту идеализм и объективное, равное отношение к своему и чужому предполагает коллективизм и дружбу как бескорыстную взаимопомощь и духовную близость (столь альтруистическое и возвышенное понятие дружбы характерно только для русского менталитета, как указывает Вержбицка). Шпенглер также считал русской чертой братскую любовь. Аналогичные черты национального духа славян выделял И. Гердер, формулируя их как миролюбие и гостеприимство "до расточительства".
И коллективный характер работы (в силу опять же природных условий) отражается в православной идее соборности и ее социальном развороте — идее социализма (родство этих идей рассмотрено у Бердяева, Соловьева и других русских философов). Самой же идеей социализма окрашена вся русская философия XIX в., начиная с Радищева и Чаадаева, который считал что социализм победит не потому, что он прав, а потому, что неправы его противники. От главных идеологов социализма: Герцена и Чернышевского — эту идею восприняли народники и марксисты, причем последние впервые обосновали возможность в России также и капитализма — до этого капиталистический путь не мыслился для России реальным, в отличие от социалистического. Объединение соборности, оно мыслится необходимым и для познания (у А Хомякова соборность выступает как орудие познания истины, а В.С. Соловьев подчеркивает, что истина открывается всем и не может быть принадлежностью кого-то одного).
II. Вторая мифологема России — архетип непобедимого Воителя и Пастуха/пастыря (архетип Марса и созвездия Овен), который рисует образ выхода на новый путь: за рамки прежней цивилизации к естественной мудрости: поиска природного потенциала, еще незадействованного культурой (в древности воин и пастух подолгну жили на природе, в Риме - почитатели бога Марса - маммертинцы - жили вне черты города). Этот архетип — в основе движения "ухода-и-возврата" Тойнби (Овен по Солнцу). А из нашего недавнего прошлого к этому культурному архетипу можно отнести советский образ геолога-первопроходца или космонавта.
В образе военного предводителя богов, непобедимого в силу своей причастности к изначальной стихии жизни, этот архетип ассоциируется с беззаветной храбростью и волей к победе. Он заведует объединением народов. Это та роль, которую Россия нередко играла в истории (вспомним победу в 1-й и 2-й Отечественной войнах).
Бог, объединяющий народы, в мифологии приобретает черты общечеловеческого идеала. И с этим архетипом в мифологическом сознании связана разработка понятия нравственности, неразрывно связанного с понятием правды. "Всегда побеждает правда" — лозунг этого архетипа. Типичный сюжет мифологемы идеального воителя — борьба праведного и неправедного воинов, где победа всегда остается за первым. Понятия нравственности и правды крайне важны для русского менталитета. Это центральные понятия философии Достоевского и Толстого, и религиозной философии богочеловечества, где социальный идеал справедливого общества смыкается с этическим (у В.Соловьева, Бердяева, Франка, Лосского). И даже в основе учения о революции у народников лежит этический идеал: внутренне присущее человеку нравственное чувство. Значимость для русского менталитета понятия правды, обозначающего нравственность в социальной сфере, подтверждает и язык. Слово правда имеет не только имеет высокую частотность в русском языке по сравнению с другими, но эпитет “мать” (правда-матка, правда-матушка), живописующий кровную близость правды человеку, и синоним “истина”, означающий высшую правду: правду в духовном смысле, что смыкает его с понятием нравственности и ее истока.
Стремление к объединению людей/народов идеалом или некоей универсальной идеей является архетипичным для нашего характера. Оно возобновляет себя в различных формах: православная идея Третьего Рима, марксистская — III-го Интернационала, философские концепции всеединства, космизма, естественно-научная идея ноосферы, и это свидетельствует о его живучести. Оно смыкает оба базовых мифологических архетипа, рассмотренных выше (бога Неба и идеального вождя) и развивает идею богочеловечества как их синтез. Исполняя объединяющую роль, Россия (русский человек) имеет лицо перед другими народами (людьми). Это воистину мессианская роль, о которой грезили славянофилы и которую не теряет из виду современное православие (ставя задачу трансляции нравственности). Только в современном практичном мире индивидуалистическая мораль (каждый сам за себя) опускает ее с глобально-общественного на конкретно-личностный уровень.
И только потому более справедливый социалистический строй мог уступить свои позиции капитализму, что возник новый, пока не до конца осознанный идеал: свободная реализация каждой личности. Глубинный архетип воина и пастыря побуждает ставить личность превыше общества (в нравственном отношении, по отношению к общественному законодательству, или просто считать ее более сильной). Ранее это находило отражение в персонализме, сопутствующем русской философии (и ярче всего идея творческой свободы личности, оправдывающей ее, звучит у Бердяева. Но и философ совсем иного направленности: Герцен — противопоставляет нравственную самобытность личности вихрю случайностей, “растрепанной импровизации” истории: личность должна возвыситься над их “оскорбительной властью”).
Из коллективных качеств русского этноса следует причастность каждой личности к универсализму единой мысли, открытость ее объединяющим процессам (как высшим, духовным, идейным, так и земным). И причастность личности к единому означает также разрушение ее обособленности ради этого единства, в чем достигается выход к ее собственной бесконечности..
Выход за рамки цивилизационных ограничений, характерный для мифологемы воина и пастуха, проявляется также в преодолении межличностных барьеров. Эта черта ярко видна всем, кто был за границей: русские стремятся обьединять своих и чужих, в любых условиях организуя коллективное взаимодействие. Им легко удается это сделать, в отличие от представителей других наций, и это связано с отсутствием страха и наличием привычки вторгаться в самую суть чужой жизни, переступая личностный барьер и преодолевая изолированность индивидуальности. Мы обычно обозначаем это качество как «русскую душевность». Иностранцы же нередко воспринимают его как агрессию: нападение на личность. Для подавляющего большинства наций границы личности святы, и психологический барьер между душами непреодолим.
Эту открытость миру видит в русских людях Бердяев — как их преимущество перед западными: "Русские — самый общительный в мире народ. У русских нет условностей, нет дистанции, есть потребность часто видеть людей, выворачивать душу, ввергаться в чужую жизнь и ввергать в свою жизнь, вести бесконечные споры об идейных вопросах. В какие бы углы мира русские ни попали, они объединяются, группируются, устраивают собрания. Русские не признают категорий, непереходимых границ, отчетливых и резко выраженных форм общежития, дифференциаций по разным культурным областям и специальностям. Всякий истинно русский человек интересуется вопросом о смысле жизни и ищет общения с другими в искании смысла. Русские очень легко задевают личность, говорят вещи обидные, имеют мало уважения к тайне личности. При обсуждении идей легко переходят на личную почву… В русском общении нравственный момент преобладает над чисто интеллектуальным. Западным же людям свойственен объективирующий интеллектуализм, который очень охраняет от вторжений в чужую жизнь."
Мифологема идеального воителя, архетипически соотносимая со стихией огня, вырабатывает идею самораскрытия личности: воли Я, связанной с внутренней активностью души, которую улавливает Достоевский: “высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего Я,— это как бы уничтожить это Я, отдать его всем и каждому безраздельно и беззаветно.” Этот архетип также ярко отражает образ горьковского Данко.
Образ исчезновения Я в близости к всеобщему — черта восточного духовного подхода, и при взгляде с Востока эго западных людей выглядит раздутым. Так евразиец Н. Трубецкой считал особой чертой романо-германских народов “эгоцентричность”, так же как историк культуры Н. Данилевский усматривал “чрезмерно развитое чувство индивидуальности”. Здесь актуальными становятся слова Чаадаева о том, что “мы призваны обучить Европу множеству вещей, которые ей не понять без этого” – выход за рамки Я, как “естественного эгоизма”, характерного для Запада и утверждаемого передовыми мыслителями европейского Просвещения — одна из таких черт.
Сейчас, при копировании западных моделей экономической и культурной жизни, неизбежно происходит усиление эго и охранных барьеров индивидуальности и, как следствие, ее изоляция (образ толстокожести “нового русского”, теряющего “русскую задушевность” и остроту эмоциональной восприимчивости как внутреннюю активность души). Это разрушение привычного нам образа русского человека -- стирание одной из его ярких архетипических черт. Однако юмористический смысл этого образа говорит о том, что не в русском характере усиливать эго. Хотя в негативе эта черта ведет к нивелировке “я” и отсутствию самоуважения (нехватке уважения к личности в обществе).
Идея бесконечности личности звучит в русской философии с самого ее возникновения, начиная с Радищева: человек для него – существо принципиально бесконечное: “Человек преджил до зачатия своего”, и вмещающее в себя всю бесконечность мира, несмотря на смертность своей души: человек – брат всему живущему, не только зверю, птице, рыбе, насекомому, но и растению, грибу, мху, плесени, камню, металлу, земле – имея сходные черты со всеми (он вертикален как растение, питается как животное и т.д.).
..И наиболее полно идею личности, выходящей за пределы себя, разрабатывает философия Бердяев, противопоставляя личность и индивида: личность для него – категория духовно-религиозная, а индивид – натуралистически-биологическая, часть природы и общества. Основа его философии — личность, как средоточие духовных способностей человека и "внутренний экзистенциальный центр", непостижимую глубину которого составляет свобода воли: "Личность — категория духа, а не природы, и не подчинена природе и обществу. Личность совсем не есть часть природы и общества… Наоборот, общество есть часть личности, лишь социальная её сторона. Личность не есть часть мира, космоса, наоборот, космос есть часть личности. Личность есть целое, она не может быть частью”. Бердяев подчеркивает способность мыслить всю историю человечества как свою личную.
…. Архетипические черты и идеи, ярко проявляемые каким-либо нац. характером, универсальны, почему они становятся близки и понятны людям любой нации, оцениваются и подхватываются другими народами. Яркость проявления их в каком-то одном национальном менталитете говорит о том, что для него они явлются глубоко укорененной жизненной опорой, и т.о. помогают нации выжить, сохраниться и развиваться в сложные времена — и вести за собой другие нации в периоды ее высоких достижений, когда она имеет силы заявить о себе на мировой арене. Идея выхода личности за свои пределы, ее космичность — одна из таких жизненно важных идей русского менталитета.
III. Третий базовый архетип сопутствует этим этим двум и связует безличный универализм и миролюбие первого с активным личностным началом и воинственностью второго. В древнейшей мифологии он соотносится с образом изначального истока как первичного нерасчлененного Хаоса а также подводного мира и реальности глубин души (астрологически знак Рыб и планета Нептун): это также образ того, что содержит в себе все и выступает пассивным материалом творения. В смысле человеческих качеств он соотносится со смирением, самотвержением и верой, слиянностью с миром и природой, и пассивным ожиданием чуда. С этим архетипом связаны важные для русского менталитета понятия души: как особого значимого мира — и принятия судьбы по принципу “ничего не поделаешь”, семантику которых А.Вежбицка считает уникальной: присущей только русскому языку.
Эти черты характера в физическом отношении подтверждаются более чем полугодовой спячкой природы и внешней пассивностью в этот период — на фоне которой происходит внутреннее, бессознательное брожение психики, предрасполагающее к глубинно-религиозному восприятию (в последнее время появились исследования, доказывающие, что краткость светового дня способствует медитации, хотя также и депрессии). Следствием этого становится философская глубина душевной жизни, проявленная в первую очередь даже не у философов, а у писателей, чьи произведения завоевали мировую известность (Толстой или Достоевский). Когда умолкает ясный разум, говорят образы. На то, что русская философия выражает себя в художественной литературе ярче, чем в рационально-логических концепциях, неоднократно указывали историки русской философии, среди них Э.Радлов и А.Лосев.
Нации, лишенные столь продолжительного вынужденного снижения физической активности (неизбежного в нашем климате, как бы ни влиял на нее ныне напряженный, насильственный социальный ритм жизни), не развивают такой эмоционально-душевной философской глубины. И художественную эмоциональность русской философии (не случайно в мире более известную через рус.литературу, нежели обычную философию) следовало бы считать достоинством русской мысли и характерным стилем мышления. И соответственно видеть перспективу русского мышления в развитии художественной образности, близкой писательскому дару (она дает эмоциональную включенность в предмет мысли и разбужденность души к философскому и интеллектуальному восприятию, необходимую для нашего “спящего” – точнее, нелюбопытствующего ментала). Неслучайно русское слово “ум” восходит к индо-европ. корню aw/aus, означающему "восприятие чувствами".
С этим же связан религиозный акцент рус. мысли, как переключение из абстракно-рациональной в реально-чувственную сферу. Или тяготение к мистике, в непозитивные времена: не предлагающие выверенной идейной линии решения проблем. Так, еще Радлов отмечал “наклон русской мысли в сторону разрешения этико-социальных вопросов в духе мистики”, ярким примером чего служило течение богоискательства (Бердяев, Флоренский и др.) со свойственным ему иррационализмом и мистическим пониманием свободы и творчества.
Присущий нашей мысли поневоле “медитативный” характер и повышенная потребность в уходе от постоянной внешне-деловой и ментальной активности в негативе отражается в приверженности алкоголизму... Опьяненность отчасти поддерживает то состояние мысли, которое отвечает природному полу-сну и вере в чудо. И с переключением в это состояние полу-отключения рационального контроля, высвобождающего подсознательные мысли и эмоции, связано частое мнение творческих людей, что алкоголь способствует их творчеству.
Можно добавить, что в целом все три упомянутых архетипа связаны с наиболее стихийными (наименее цивилизационно-культурными) мифологическими образами. Они связаны с понятиями, удаленными от социального (искусственного) бытия людей, но открывающими двери живительным силам природы и причастности к вечному и бесконечному: тем высшим идеям, которые наиболее недоступны рациональному уму (или доступным через идеал нравственности). Однако третий архетип (Рыб), связанный с религиозностью, выступает как вспомогательный, а не главный (при этом второй (Овен), выявляющий опору на личность, предрасполагает также к атеизму: как сжиганию всех ограничений). Поэтому считать религиозность национальной чертой нельзя — хотя можно считать такой чертой приверженность идеалам православия: как всяким всеобъемлющим идеалам. ….
—————————————————————————-.
Приведенные выше три основных компонента архетипа России можно также соотнести и генетически с "составом крови" русских. Это прежде всего - основная (по языку) - славянская - (Водолейская) часть, затем татарско-степная (Овенская) компонента и угро-финская, поволжская (Рыбская), внешне как бы не столь заметная, но в процентном отношении большая даже, чем татарская в антропологическом анализе среднего россиянина.
Также проявленность этих астро-архетипов можно найти в мундальных картах России, где наследственными из карты в карту являюся аспекты Урана с Марсом и Нептуна с Юпитером (2 управ.Рыб)
…Архетипические особенности национального характера, укорененные в русском психотипе и многократно подтверждаемые историческим ракурсом, не могут быть утрачены, коль скоро нация продолжает составлять единство в рамках той же природы, тесно связанной с природой души. Она наследует одно из качеств Земли как единого организма, являясь необходимым компонентом мировой культуры. Следовательно, и национальная идея для адекватного развития общества должна опираться на эти константы характера. В России — на коллективное объединение, непривязанность к себе и своему, желание творить изнова: принципиально новое на пустом месте — нравственную свободу личности, психологическое отсутствие пространственных границ (ныне идущее вразрез с правом собственности на земли), наличие большой свободы досуга (уже почти невозможное при современном ритме работы). Так или иначе, константы нац. характера возьмут свое: рано или поздно социальный уклад жизни будет подогнан под них, только с большими или меньшими потерями.
Оставить отзыв
