Шестерка Кубков
Шестерка Кубков - карта на пятницу, 4 марта.
Мы резко нырнули в омут старых песен времен наших бабушек и спели чертову дюжину слащаво - елейных мелодий, которые мы , однако , исполнили с наигранной нежностью . Все плохие песни отчего-то звучали хорошо. Все хорошее звучало просто великолепно. А то, что всегда было потрясающим, теперь казалось умопомрачительно прекрасным. (Брэдбери)
Ностальгия. Эта карта возвращает к событиям и людям прошлого. Или, наоборот, подсказывает, как нужно создавать себе прошлое, делая что-то вовремя и успевая, чтобы не иметь в будущем поводов для сожалений. Вы встречаетесь со старыми друзьями, и неожиданно начинают происходить вещи, которые отбрасывают назад через особые, и только в своем кругу известные, кодовые слова, музыку, воспоминания. Старая любовь вспыхивает с новой силой, и вы замечаете, что это всерьез, пусть даже у вас есть только этот вечер, возникший словно для того, чтобы что-то восполнить. Какой-то пробел, что не давал покоя долгие годы. Никто не знает, для чего снова пересекаются пути людей, с которыми связывает прошлое. Это может быть потребность в эмоциональном обновлении, возможность зачерпнуть что-то из сокровищницы лучших жизненных впечатлений. Или кармическая связь, новый ее виток, получение важной вещи в дар, передача эстафеты. Или просто задушевная встреча друзей, один из запоминающихся моментов, преисполненный чуда и грусти.
©
-------------------------------
Рассказ Брэдбери "Мне грустно, когда идет дождь" воспринимается мной как замечательная и очень "настроенческая" иллюстрация к Шестерке Кубков. Любимый писатель. Не могу отказать себе в удовольствии поместить его рассказ у себя, хотя бы на время :)
В жизни каждого бывает один вечер, как-то связанный со временем, с памятью и песней. Однажды он обязательно должен настать — он придет спонтанно, а закончившись, угаснет и никогда больше не повторится точь-в-точь. Все попытки повторить его обречены на неудачу. Но когда такой вечер приходит, он настолько прекрасен, что запоминаешь его на всю оставшуюся жизнь.
Такой вечер был у меня и нескольких моих друзей-писателей, и произошло это, ох, тридцать пять или сорок лет назад. Все началось с песни под названием «I Get the Blues When It Rains» (1). Слышали? Еще бы, если вы принадлежите старшему поколению. Молодежь может ДАЛЬШЕ НЕ ЧИТАТЬ. Большинство из того, о чем я буду рассказывать дальше, относится к том временам, когда вы еще не родились, и связано со всем этим хламом, который мы складываем на чердак нашей памяти и не вытаскиваем до тех пор, пока не настанет тот самый особенный вечер, когда, порывшись в пыльных сундуках и открыв ржавые засовы, память достанет на свет все эти старые, затертые, но отчего-то милые слова, или дешевые, но внезапно ставшие столь драгоценными, мелодии.
Мы собрались в доме моего друга Дольфа Шарпа на Голливудских холмах, чтобы перед ужином почитать вслух свои рассказы, стихи и романы. В тот вечер там были такие писатели, как Санора Бабб, Эстер Маккой, Джозеф Петракка, Вильма Шор, и еще полдюжины других писателей, которые опубликовали свои первые рассказы и книги в конце сороковых — начале пятидесятых годов. Каждый из них пришел с новой рукописью, специально приготовленной для чтения.
Но когда мы вошли в переднюю Дольфа Шарпа, произошла одна странная вещь.
Элиот Греннард — один из писателей старшего поколения, принадлежавших нашей группе, который когда-то был джазовым музыкантом — проходя мимо рояля, тронул клавиши, остановился и взял аккорд. Потом еще один. Затем отложил в сторону рукопись, левой рукой взял басы и начал наигрывать старую мелодию.
Все встрепенулись. Элиот взглянул на нас поверх рояля и подмигнул, стоя, пока песня свободно и легко лилась сама собой.
— Узнаете? — спросил он.
— Боже мой, — воскликнул я, — сто лет не слышал этой песни!
И я начал подпевать Элиоту, а затем песню подхватила Санора, потом Джо, и мы запели: «I get the blues when it rains».
Мы улыбнулись друг другу, и слова зазвучали громче: «The blues I can't lose when it rains» (2).
Мы знали все слова и допели песню до конца, а когда закончили, рассмеялись, и Элиот сел на стул и стал наигрывать «I Found а Million Dollar Baby in а Five and Ten Cent Store» (3), и мы обнаружили, что все знаем слова и этой песни.
А потом мы запели «China Town, My China Town» (4), а затем «Singin' in the Rain» (5) — да , да : «Singin' in the rain, what a glorious feelin', I'm happy again... (6)
После этого кто - то вспомнил «In а little Spanish Town» (7): «'Twas on a night like this, stars were peek-a-booing down, 'Twas on a night like this...» (8)
A потом вмешался Дольф со своим : «I met her in Monterrey a long time ago, I met her in Monterrey, in old Mexico...» (9)
Затем Джо запел во все горло : «Yes, we have no bananas, we have no bananas today» (10), которая за пару минут решительно переменила все настроение и почти неизбежно привела к тому , что мы запели «The Beer Barrel Polka» (11) и « Неу , Mama, the Butcher Boy for Me» (12).
Никто не помнит, кто принес вина, но кто-то это сделал, однако мы не напились, нет, а выпили ровно столько, сколько надо, потому что главное для нас было петь. Мы просто балдели от этого.
Мы пропели с девяти до десяти вечера, и тут Джо Петракка сказал:
— Ну-ка, расступитесь, сейчас итальяшка будет петь «Фигаро».
Мы расступились, и он спел. Мы стояли очень тихо и слушали, потому что оказалось, у него необычайно хорошо поставленный и приятный голос. Джо исполнил арии соло из «Травиаты», немного из «Тоски», а в завершение спел U n bel di (13). Все время, пока он пел, глаза его были закрыты, и, закончив, он открыл их, удивленно огляделся и произнес:
— Черт побери, дело приобретает серьезный оборот! Кто знает «By а Waterfall» из «Golddiggers of 1933»? (14)
Санора сказала, что споет за Руби Килер, а кто-то еще вызвался спеть партию Дика Пауэлла. К тому времени мы уже обшаривали комнаты в поисках бутылок, а жена Дольфа незаметно выскользнула из дома и спустилась на машине в город, чтобы купить еще выпивки, потому что ни для кого не было сомнений: будем петь и будем пить.
Затем мы плавно вернулись назад к «You were meant for me, I was meant for you... Angels patterned you and when they were done, you were all sweet things rolled up in one... (15) К полуночи мы пропели все бродвейские мелодии , старые и новые , половину мюзиклов студии «XX век Фокс », несколько песен из фильмов « Уорнер Бразерс », приправляя все это различными «Yes, sir, that's my baby, no, sir, I don't mean maybe» (16), а также «You're Blase» (17) и «Just a Gigolo» (18), после чего резко нырнули в омут старых песен времен наших бабушек и спели чертову дюжину слащаво - елейных мелодий , которые мы , однако , исполнили с наигранной нежностью . Все плохие песни отчего-то звучали хорошо. Все хорошее звучало просто великолепно. А то, что всегда было потрясающим, теперь казалось умопомрачительно прекрасным.
Около часа ночи мы оставили рояль и, не переставая петь, вышли в патио, где, уже а капелла, Джо исполнил на бис еще несколько арий Пуччини, а Эстер и Дольф исполнили дуэтом «Ain't She Sweet, See Her Comin' Down the Street, Now I Ask You Very Conlidentially...» (19)
В четверть второго мы несколько приглушили голоса, так как позвонили соседи и попросили петь потише, настало время Гершвина. «I Love That Funny Face», а потом «Puttin' on the Ritz» (20).
К двум мы выпили немного шампанского и внезапно вспомнили песни, которые наши родители году этак в 1928-м пели в домашних подвалах, в которых устраивались дни рождения, или напевали, сидя теплыми летними вечерами на веранде, в те времена, когда большинству из нас было лет по десять: «There's а Long, Long Trail-a-Winding into the Land of My Dreams» (21).
Тут Эстер вспомнила, что ее друг Теодор Драйзер когда-то давно написал очень любимую всеми песню: «О the moon is bright tonight along the Wabash, from the fields there comes the scent of new-mown hay. Through the sycamores the candlelight is gloaming — on the banks ol the Wabash, far away...» (22)
Затем была : «Nights are long since you went away...» (23)
A потом : «Smile the while I bid you sad adieu, when the years roll by I'll come to you» (24).
И «Jeanine, I dream of lilac time» (25).
И «Gee, but I'd give the world to see that old gang of mine» (26).
И еще «Those wedding bells are breaking up that old gang of mine» (27).
И наконец , конечно же : «Should auld acquaintance be forgot...» (28)
К тому времени все бутылки уже опустели, и мы снова вернулись к «I Get the Blues When It Rains», после этого часы пробили три, и жена Дольфа стояла у открытой двери, держа в руках наши пальто, мы подходили, одевались и выходили в ночь на улицу, шепотом продолжая напевать.
Не помню, кто отвез меня домой и вообще как мы туда добрались. Помню лишь, как слезы высыхали на моих щеках, потому что это был необыкновенный, неоценимый вечер, это было то, чего никогда не бывало прежде и что никогда точь-в-точь не повторится вновь.
Прошли годы, Джо и Элиот давно умерли, остальные же как-то перевалили за свой средний возраст; за годы нашей писательской карьеры мы любили и проигрывали, а иногда выигрывали, иногда мы по-прежнему встречаемся, читаем свои рассказы у Саноры или у Дольфа, среди нас появилось несколько новых лиц, и по крайней мере раз в год мы вспоминаем Элиота за роялем, и как он играл в тот вечер, и мы желали, чтоб это длилось без конца — в тот вечер, исполненный любви, тепла и красоты, когда все эти слащавые, бессмысленные песенки вдруг обрели огромный смысл. Это было так глупо и сладко, так ужасно и прекрасно, как когда Боги говорит: «Сыграй, Сэм», — и Сэм играет и поет: «You must remember this, а kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh...» (29)
Вряд ли это может настолько тронуть. Вряд ли это может быть настолько волшебным. Вряд ли это может заставить тебя плакать от счастья, а потом от грусти, а потом снова от счастья.
Но ты плачешь. И я плачу. И все мы.
И еще одно, последнее воспоминание.
Однажды, месяца через два после того прекрасного вечера, мы собрались в том же доме, и Элиот вошел, прошел за рояль и остановился, с сомнением глядя на инструмент.
— Сыграй «I Get the Blues When It Rains», — предложил я .
Он начал играть.
Но это было не то. Тот вечер ушел навсегда. Того, что было в тот вечер, не было теперь. Были те же люди, то же место, те же воспоминания, те же мелодии в голове, но... тот вечер был особенный. Он навсегда останется таким. И мы благоразумно оставили эту затею. Элиот сел и взял в руки свою рукопись. После долгого молчания, бросив всего один взгляд на рояль, Элиот откашлялся и прочел нам название своего нового рассказа.
Следующим читал я. Пока я читал, жена Дольфа на цыпочках прошла за нашими спинами и тихо опустила крышку фортепьяно.
Статьи, Прогнозы и Гадания на Таро
Оставить отзыв
