Из мифов об Афродите: то, чего не знали древние греки!

Существует миф, что Афродита навлекла на себя гнев Зевса, однажды полюбив земного человека, простого смертного. Зевс жестоко наказал ее. Но ни в одной греческой легенде не найдется упоминания о том, как он это сделал.

Филипп успел укрыться от дождя под портиком. Он не боялся вымокнуть, просто сейчас ему хотелось наблюдать за дождем. Особой любви к подобным зрелищам у него не было, всегда было много дел, не позволявших отвлечься на бесплодные созерцания очевидных вещей: дождь – урожай – зерно – довольные люди – хорошие воины. Все события легко выстраивались в подобные логические цепочки и не требовали каких-то доказательств. В отсутствие дождя надо было идти к Оракулу и просить его обратиться к Богам, приносить жертвы и устраивать празднества в честь почитаемых олимпийцев и ждать: ответят ли они милостью или же потребуют новых жертв.

Он был смел, предприимчив и удачлив в торговле и войнах, поэтому его небольшое царство жило в покое и мире. Соседи, не опасаясь его набегов, были добродушны и часто обращались за помощью, в которой Филипп никогда никому не отказывал. Это позволяло собирать неплохие пошлины с морской торговли, наполнявшаяся казна давала возможность строить и строить новые корабли, обучать подрастающих юношей военному и морскому делу, строить города, дворцы и храмы. Филипп мечтал о том времени, когда его столица станет столицей не только Эгейского, но и Адриатического моря.

Он любил представлять себе и множество гостей, и одетых в странные одежды иностранных торговцев, и множество судов у причалов огромного порта.

И вглядываясь в туманный из-за дождя горизонт его любимой гавани, он все так же видел мириады парусов. Это зрелище не могло не радовать его взор.

Как всякий царь, он хотел благополучия своему государству и славы себе.

Переливы дождевых струй заворожили его своим мерцанием, он уже не видел ни очертаний бухты, ни далекого горизонта, занавешенного потоками дождя. Радужное мерцание сфокусировалось в одну точку, отблескивало матовым перламутром, таинственными переливами жемчужно-белого, розового и серо-голубого. Он словно с разных сторон рассматривал крупную жемчужину необыкновенной красоты. Раскрытая раковина словно создавала ореол из прозрачных теней, в которых таинственные отблески становились все более завораживающими. Он протянул руку, чтобы взять раковину… и очнулся.

Дождя уже не было, горизонт был чист и ясен, солнце клонилось к закату.

Филипп прошелся по запущенному саду, по пути обрывая спеющие виноградины и отправляя их в рот.

Я слишком устал, поэтому и задремал, подумал он. Но беспокойство не проходило. Он никогда не позволял себе вот так внезапно отключиться от происходящего и погрузиться в глубокий сон. Опытный воин, он не сомневался, чем могло бы закончиться подобное безволие.

Он лениво обошел внутренний дворик, засмотрелся на тонкие струйки фонтана. Он вслушивался в шелест воды и вновь перед его глазами возникла раскрытая раковина с такой манящей розовато-белой жемчужиной.

Это был сон наяву.

Предзнаменование. Подобные вещи случались часто и всем, не только царю, было хорошо известно, к кому следует обращаться за их толкованием.

Филипп встал со скамьи и отправился на высокий холм.

Подъем на холм Оракула даже у него, такого быстрого и выносливого, занимал обычно не менее двух часов ходу. На сей раз он буквально взлетел на вершину холма. С его высоты было видно, как солнце купается в море, окрашивая весь горизонт, небо и море своими перламутровыми лучами. Зрелище было столь прекрасно, что он стоял, наблюдая за этим вечерним купанием светила, как будто подсматривал некое божественное таинство, запретное взору обычного смертного. Он почти не мог дышать от восторга и трепета, который охватил его и не отпускал до тех пор, пока солнце не увлекло в таинственную пучину свои последние лучи.

Темнота была сначала голубой, потом темно-синей, потом черно-фиолетовой. И тогда небесный бархат замерцал многочисленными звездами, устроив вошедшей в мир ночи волшебный праздник.

Филипп привычным взглядом морехода отыскивал знакомые ночные светила, будто прокладывая нужный ему курс в будущее.

Прозвучавший словно раскаты грома голос Оракула заставил его вздрогнуть.

Прости, отступил и поклонился Оракулу Филипп. Я шел к тебе за советом, но красота зари, сменяющейся ночью, так заворожила меня, что я почти забыл, с чем пришел.

Наблюдая за тобой, царь, я прочел твой вопрос. Ты видел странный сон. Он предвещает не просто милость Богов, но и нежданную удачу во всем, что ты когда-либо задумывал. Но эта жемчужина означает нечто большее, чем ты мог бы себе представить в самых смелых мечтах. Ты должен сохранять ясный разум и не погнаться за мифом.

У меня ясный разум, но сохранить его я смогу, только находясь в согласии с волей Богов. Простые смертные не могут ей противиться, ты лучше меня знаешь об этом.

Ты мудр, Филипп. Я надеюсь, ты не ошибешься.

Когда Филипп оторвал взгляд от моря, отражавшего небесную бездну, Оракула рядом уже не было. То ли ветер шелестел листьями, то ли шуршали его тихо удаляющиеся шаги.

Филипп медленно спускался с холма, и напряженно вслушивался в тихий плеск воды. Он силился что-то припомнить и никак не мог. Этот обычный для ночного моря звук словно напоминал ему нечто важное, что-то, что дало бы ему ключ к разгадке сегодняшних видений.

***

Афродита бродила вдоль кромки моря, слегка приподнимая полупрозрачный хитон. Она улыбалась чему-то незримому, и журчала вполголоса. Она запрокидывала голову, плавным движением приподнимала руки к небу и кружилась, привстав на кончики пальцев, в такт одной ей слышимой мелодии. Был прекрасен день, как было прекрасно утро, как будут прекрасны ночь и каждый ее следующий день.

Боги на то и Боги, чтобы быть счастливыми просто так. Но теперь ее счастье было иным, совсем другим, чем так знакомое ей прежде чувство безмятежной расслабленности.

О чем было бы беспокоиться? Люди живут в любви и согласии, нет войн и никто не молит о помощи, все воздают хвалы и благодарность Богам за мирную жизнь, хороший урожай, ясное солнце и теплые дожди. Не нужно бежать к Аресу и умолять его пощадить какого-нибудь воина, ребенка или юную красавицу. Не нужно падать в ноги Зевсу, чтобы умолить его остановить грозу, разрушающую жилища, град, побивающий виноградники, огонь, пожирающий младенцев. Все хорошо. Довольны Боги, довольны люди.

Но всем ли довольны Боги? Зевс уже несколько раз ворчливо выговаривал ей неизвестно за что: не уходи никуда с Олимпа, незачем спускаться на Землю, незачем бродить среди смертных. Ворчит, но что поделаешь, именно он решает вопросы жизни и смерти людей, он вершит судьбы Богов. Иногда он бывает и жесток, и мстителен. Но он Главный Бог олимпийцев и перечить ему бессмысленно.

Афродита скинула хитон и нырнула в море. Собственно, никаких усилий это от нее и не требовало: Боги могут совершать любое действие, лишь подумав о нем. Не нужен хитон и его нет! Она ныряла и выпрыгивала из воды вместе с окружившей ее стаей дельфинов, переговаривалась с ними тоненькими свистами, так же встряхивала головой, отчего ее мокрые кудри разбрызгивали вокруг тысячи сверкающих на утреннем солнце капель. Она не заметила, как стайка дельфинов ринулась кто куда. Она вынырнула из воды почти в полный рост, вытягивая руки к небу и пытаясь ухватить яркое солнце за один из его лучиков, как вдруг услышала шум и всплески воды под мощными взмахами рук опытного пловца.

Она застыла в воздухе, окруженная ореолом вспененных брызг и стала всматриваться. Прямо к ней быстро приближался пловец, темные кудри спутались и прилипли ко лбу, он глубоко и мерно дышал, он был силен и так красив в мерцании освещенной солнцем воды, скатывавшейся с сильного торса, когда он почти наполовину выныривал при очередном взмахе рук. Она залюбовалась им, смертным! И забыла об осторожности! Он приблизился настолько, что явно видел ее и как завороженный плыл навстречу, надеясь поймать. Она видела его яркие глаза, полные восхищения, и не могла оторваться от этого упрямого немигающего взгляда.

Он уже мог бы дотронуться до нее, она не видела опасности. Но как только его рука скользнула по ее телу, она пришла в себя и рассыпалась внезапным водопадом мерцающих жемчужным светом струй.

***

На сей раз Зевс был не ворчлив. Он молчал. Глаза его пылали гневом. Темные с проседью власа вздымались как змеи на голове Медузы Горгоны, не предвещая ничего хорошего.

Он стоял в тени деревьев, но казалось, что вокруг его головы не тени кружат, а сгущаются темные грозовые облака, изредка вспыхивающие зарницами отдаленных молний.

Как ты посмела ослушаться? Этот рокочущий голос отдавался надвигающимися раскатами грома на Земле. Люди бегут в укрытие, подумала Афродита.

Я только купалась с дельфинами, они так забавны и мне было весело. Лгать не имело смысла, ведь Зевс всегда знал все. Он все видел, все слышал, потому что был одновременно везде. Спорить с ним также не имело смысла. Она была покорна: я не стану больше спускаться на Землю.

Теперь поздно, ибо ты уже видела человека, а он видел тебя. Она попыталась возразить: но я же стерла его память, он ничего не может помнить.

Ошибаешься, он может все вспомнить, если захочет. Ему нужно только захотеть. Теперь глас Зевса гремел и грохотал. Мы, хоть и Боги, не можем управлять их желаниями. И если смертные захотят по-настоящему, тогда они становятся подобны нам, Богам. И этого нельзя допускать. Как ты посмела явиться ему?

Я вовсе не являлась ему! Запротестовала Афродита. Я знаю, слегка сбавил тон Зевс.

И Афродита знала: никогда смертные не появляются там, где появляются Боги! Это закон, появление любого Бога на Земле само по себе формирует энергетическую границу, которую не в силах преодолеть ни один смертный. Защита была снята! Гера!

Он взмыл в воздух, унося с собой тучи, громы и несостоявшиеся молнии.

Афродита задумалась. Так ли все хорошо? Зевс был прав: никто просто не мог бы появиться в том месте, где купалась она. Случайности такого рода были абсолютно исключены. Но почему Гера?

Зевс и … я? От одной этой мысли ей стало не по себе. Зевс был пылок и не терпел отказов. Но бедные Богини, ответившие ему взаимностью! Ни для одной подобная история не могла закончиться благополучно: Гера изводила их всех. Стать объектом его желаний было страшно. Он всегда исполнял все, чего бы ни захотел. Его страсть была достаточным основанием, он никогда не останавливался ни перед чем. И его не смущало ни наличие ответных чувств, ни их полное отсутствие.

Но Афродита была не простой Богиней, отвечавшей за всякие мелочи, типа цветения роз или опыления виноградников. Она отвечала за любовь и гармонию в мире смертных. Она была такой же по своим правам и статусу на Олимпе, как и ее подруга Гера, охранявшая домашний очаг. Зевс не мог… Нет, Зевс мог все.

План Геры показался ей простым и забавным. И она решилась еще раз взглянуть на этого смертного: ведь Гера почему-то выбрала именно его. Афродита знала привередливый вкус своей ближайшей подруги.

Гера! Она буквально влетела к ней, едва увидела, что Громы и Молнии удаляются. Что ты ему сказала?

Об этом после, дорогая! Гера хохотала, глядя на ее возбужденное лицо. Она встала с кресла, обошла вокруг и опять закатилась смехом. Слушай, внимание смертного пошло тебе на пользу, сказала она сквозь смех. Слезинки смеха скатывались с ее бледных щек и разноцветными прозрачными камушками спадали на пол. Наконец она успокоилась: Подруга, ты заметно похорошела со времени этой встречи! Гера улыбнулась загадочно и как-то особенно мягко. Пойдем со мной. Я хорошо изучила его. Посмотри! Пока у нас есть время! А об остальном поговорим позднее.

Они обошли округлую комнату вдоль мозаичной стены и стали в тени балкона, облокотившись на мраморные перила. Внезапно роскошный мозаичный пол из кусочков разноцветного мрамора и драгоценных камней, воссоздававших рисунок морского дна, заколебался, поплыл волнами и исчез, растворяясь в воздухе.

***

Филипп собрал знать и полководцев, чтобы обсудить план давно задуманного им морского похода. Он также пригласил наиболее крупных торговцев, намеренных торговать с дальними странами, важно было заручиться не просто их ясно выраженным намерением, но и подтверждением того, что торговцы также будут участвовать в оплате расходов, требующихся для этого похода. Экспедиция не должна была иметь военного характера. Филипп вполне обоснованно рассчитывал, что соседние государства также присоединятся к нему, чтобы расширить не только торговые возможности, но и получить новые знания о дальних странах. Действительно, всем в равной мере было бы необходимо исследовать наиболее выгодные, короткие и безопасные торговые пути, уточнить карты побережья, присмотреть места, где удобно было расположить маяки и сделать временные портовые стоянки, с запасами воды и пищи.

Заручившись согласием своих соратников, Филипп намеревался объехать соседние страны лично, чтобы провести необходимые переговоры и начать реализацию планов такого великого дела.

Филипп не боялся говорить перед публикой, и ему не нужен был специальный человек, оратор, который излагал бы от его имени какие-то мысли, чтобы не просто довести их до сведения, но и, пользуясь специальными приемами речи, убедить сограждан в необходимости задуманного.

Филипп был не только красноречив, он обычно излагал только глубоко продуманные тезисы, потому всегда был убедителен. Он много учился у опытных ораторов, наблюдал, сопоставлял, примеривал их манеры, словно одежды и всегда проверял, насколько ему в чужих одеждах удобно. Он без сомнения отбрасывал все приемы, которые казались ему неподходящими, и оставлял в своем арсенале лишь то, что соответствовало его воинскому духу и принципам. Обычно он был довольно краток и экспрессивен, его доводы были полны обоснований и не вызывали сомнений. Он сам ставил те вопросы, которые казались ему сомнительными. Он никогда не боялся согласиться, что не все так хорошо продумано, как казалось на первый взгляд.

Дискуссия позволяла ему разрешить все возникавшие сомнения, а то, что могли посоветовать ему сограждане, ставшие соратниками во многих его начинаниях, всегда доводило до завершенности любой самый смелый замысел.

Поэтому и сегодня он нисколько не сомневался в успехе. Настраиваясь на долгий разговор, он не опасался того, что масштабы задуманного им плана вызовут неприятие, нет. Он знал, сколько вопросов следует тщательно взвесить и обсудить, сколько вопросов еще просто не возникли, и скольких вопросов никак не удастся избежать и много позже.

Поэтому в ожидании гостей он молча прохаживался по залу с высокими колоннами, окруженному зеленью виноградника. За круглой колоннадой стояли скамьи, между виноградными лозами было устроены фонтаны, а за виноградником стояла квадратом стена, завершавшаяся вверху резным мраморным пилоном. Это здание не имело крыши, вместо нее над залом голубело небо, придавая всей обстановке торжественность и особую завершенность. Стены были украшены мозаичными изображениями олимпийских Богов. Углы представляли собой особое место, где, разбившись на группы, удобно устроившись можно было обсуждать более частные вопросы в тени, укрывшись под сенью вьющейся зелени. Пол зала был устроен из особого редкостного серо-зеленого мрамора, создававшего иллюзию морской поверхности своим зыбким рисунком и естественными переливами оттенков природного камня.

Если темнело, зал мог быть освещен факелами, для которых имелись специальные бронзовые подставки, закрепленные на каждой из колонн. При необходимости в центр и по углам квадратной стены ставились специальные подставки, в которых возжигался огонь.

Возле скамей уже были устроены столы, заставленные фруктами, так что длительная дискуссия не смогла бы никого утомить, всегда можно было бы продолжить ее и за трапезой.

Все было готово, тем не менее, Филипп не был вполне спокоен.

Он мерно вышагивал и пытался понять причину своего беспокойства. Видение? Что-то необъяснимое, никак не поддающиеся воспоминания? Они заставляли его всем сердцем захотеть распознать их, понять их значение и выработать стратегию. Он не сомневался: то, что он так силился вспомнить, было очень важно.

Кроме того, он не мог отделаться от ощущения, что за ним кто-то упорно наблюдает, ни на минуту не выпуская его из поля зрения. Он остановился в задумчивости возле одной из стен и стал рассматривать изображенных на ней Богов и Богинь.

Вот Меркурий, к которому он сейчас и почти всегда возносил свои мольбы о помощи в торговых делах, вот Арес, которому он обращал свои просьбы о даровании силы и удачи в делах военных, вот Зевс, у которого он так часто просил прозорливости и опыта в делах государственных. Вот Афина – источник мудрости и знаний, вот Афродита, воплощенная любовь и доброта, гармония и спокойствие. Он смотрел и видел прекрасную женщину с пепельными волосами и прозрачными голубыми глазами, которая также внимательно смотрела на него. Он удивился своей мысли: думать о Богине как о простой смертной, отмечая ее красоту? Это было кощунственно! Богини прекрасны по-особенному, они не могут быть оценены так смертные женщины. Никакая смертная не может сравниться с Богиней! Никогда. Это просто невозможно. Он уговаривал себя и отходил от стены с изображением Афродиты все дальше. Он резко обернулся и вновь заметил направленный на него сияющий взгляд.

Медленно он вернулся к ее изображению, и, глядя прямо в лучезарные глаза, стал просить ее о помощи и поддержке, о даровании любви и удачи во всех задуманных им делах. Не себе, всем тем, кто станет с ним плечом к плечу.

Когда гости стали собираться, он обошел всех и кратко поздоровался, потом, как обычно, вернулся в центр зала и начал говорить.

***

Гера, ну давай еще останемся, хоть ненадолго! Афродита умоляла подругу, но та была непреклонна. Достаточно, твердо сказала Гера, проводя рукой, как бы разглаживая что-то. Пол сомкнулся.

Афродита смотрела на Геру и не видела ее. Зато Гера видела глаза подруги и увидела в них то, что даже напугало ее. В глазах Афродиты стоял Филипп, вдохновенно рассказывавший своим гостям о предстоящих путешествиях.

Он покорил твое сердце, безучастно сказала Гера. Афродита не ответила, но глаза ее вспыхнули особенно ярко и даже немного позеленели, отражая глубины моря.

Он великий царь, тихо, как будто отвечая своим мыслям, прошептала она. И я помогу ему во всем.

Зевс этого не потерпит. Голос Геры вернул Афродиту к реальности. Тогда зачем ты все это придумала?

У меня, дорогая, просто не было выхода, впрочем, и у тебя - тоже.

Но что можно сделать? Ведь ОН все уже решил!

Ты знаешь, есть один путь, только он опасен!

Говори, опасней, чем то, что задумал Зевс, все равно ничего нет! Афродита дрожала.

Никто никогда не видел дрожащую Богиню. Можно сказать, что такого не может быть. Отчего могла Богиня дрожать, как лист на ветру?

Она знала, что будет. Как только появится Зевс, ее участь будет решена и только любовь и помощь Геры может ее спасти.

Я не хочу и боюсь его видеть, я полюбила этого смертного и Зевс просто уничтожит меня, опустив голову, произнесла Афродита. Гера! Говори, что делать и я сделаю это.

Скажи, ты готова уйти совсем?

Афродита вскинула голову: это невозможно?!

Я проведу тебя.

Идем – последовал беззвучный ответ.

***

Рано утром Филипп шел по берегу. Он всегда бегал по кромке моря на заре, вглядываясь в дальние границы берега, моря, неба, оливковых рощ, спускавшихся по холмам прямо к морю.

Но сегодня ему не хотелось бежать. Он медленно шел, иногда садился на песок, перебирал и пересыпал его, словно этот золотистый песок мог ему что–то подсказать.

Наконец он добрел до своей любимой бухточки, где он любил в трудные минуты лежать на песке и смотреть в бесконечное небо, проплывающие облака и звать на помощь… Кого? Он и сам не мог бы ответить. Здесь он не звал Богов, здесь он звал самого себя, как будто в нем жил еще кто-то: непреклонный и сильный, не знавший страха и сомнений, умевший получить все, что только стоило захотеть. Здесь он чувствовал себя Богом. Нет, Филипп вовсе не думал так кощунственно, он даже и не думал, что мог бы приравнять себя к олимпийцам. Просто так получалось, что все , что он задумывал здесь, всегда свершалось. Он и не подозревал, какие силы приводили в движение его собственную энергию, он искренне верил в великую силу Божественной помощи.

Он прошел вдоль обрывавшейся скалы, образующей подкову, замыкавшуюся краями в море, и только подходя к другому ее краю, увидел, что возле камней, на песке кто-то лежит.

Он подбежал и увидел бездыханную женщину, в мокром белом хитоне, испачканном водорослями, илом и песком.

Он не сразу дотронулся до нее. Наклонившись, хотел убедится: жива ли? Хитон был из тонкой дорогой ткани, золотая кайма была вышита так умело, что мелкий рисунок образовывал замысловатую вязь из стеблей, цветов и листьев. Такого рисунка не вышивает в наших краях ни одна самая умелая мастерица. Руки были украшены тонкими золотыми с таким же орнаментом браслетами, по одному на плечах и возле кисти, на тонких запястьях. Она лежала на боку, лицом вниз, и ему были видны только спутанные пепельного цвета кудри, из которых на песок выпал тяжелый резной черепаховый гребень. Он поднял и стал рассматривать этот гребень. Зубчики этого гребешка были вырезаны так умело, что на каждом из них образовывались волны, сужавшие длинные зубчики к концу и оставлявшие их широкими у основания гребня. Сверху гребень был украшен высокой головкой, на которой была вырезана медуза с простирающимися в разные стороны тонкими извивающимися щупальцами. Здесь приложил руку не просто мастер, но мастер, обладавший редкостными инструментами. Обычными средствами такую резьбу было бы не выполнить. Женщина, лежавшая на песке была молода, богата, но как попала она сюда?

Море. Скорее всего, она - чудом уцелевшая жертва кораблекрушения. Он обратил внимание, что кожа на руках и ногах была очень бледна, практически бескровна. Тем не менее, она не изменила цвет: не стала ни землисто-серой, ни зеленоватой.

Он сел на песок и принялся растирать ей ноги. Пришлось развязать тонкие кожаные ремешки, обхватывавшие лодыжки, чтобы снять с маленьких ножек крошечные сандалии из тонкой кожи. Он растирал эти почти детские ножки до тех пор, пока они не начали розоветь. Тогда он принялся за тонкие кисти и полупрозрачные ладошки. Когда она слегка вздохнула, Филипп решился приподнять ее головку и повернуть девушку поудобнее.

Когда он повернул девушку лицом к себе, то внезапно зажмурил глаза. Безжизненно бледная кожа ее лица и шеи отливала перламутром. Или это ему только показалось? Он приподнял ее за плечи и подложил под голову сложенный плащ. Теперь девушка дышала довольно спокойно, как будто спала. Он сидел около нее довольно долго, но по мере того, как на бухту стали надвигаться вечерние тени, он решил не дожидаться больше, когда она очнется, а перенести в дом.

Ноша оказалась легкой. Он попросил женщин поухаживать за бесчувственной незнакомкой, а сам вновь отправился на берег моря искать следы кораблекрушения. Вдруг есть и другие жертвы? Но более на берегу ничего не было, если не считать длинного синего шелкового плаща с таким же золотым орнаментом и точеной черепаховой застежкой. Плащ бился о камни в воде, рядом с тем местом, где он увидел девушку. Он подобрал плащ, поскольку тот был красив и к тому же цел. Возможно, рисунок этой узорной каймы подскажет место, откуда она родом? Ведь плащ, в отличие от хитона, можно кому-то показать!

Когда он вернулся, то увидел свою находку сидящей на скамье в саду. Она словно разговаривала с пташками, подлетевшими к ней. Она кормила их с ладошки, целовала и что-то нашептывала. Филипп стоял поодаль и незаметно наблюдал. Она была еще бледна, но уже весела и оживлена, ее движения были плавны и грациозны, поворот головы изящен, взгляд –лучист. Сердце его сжалось: ведь волна могла бы вынести ее в другое место, дальше, куда он сегодня вряд ли бы направился. И что тогда? А вдруг она не попала бы на берег и утонула бы вместе со всеми, тогда он никогда бы ее не встретил…

Он медленно подошел к ней и сказал: я - Филипп, а кто ты? Вероника. Мелодичный голос слегка дрожал.

Тебе нечего здесь бояться. Я помогу тебе найти твой дом, я помогу тебе туда добраться, не бойся, здесь тебе будет хорошо, чувствуй себя как дома.

Девушка расплакалась, закрыв лицо ладонями. Мне некуда возвращаться, дома у меня больше нет. Я бежала… с родными, добавила она. Опасность была слишком велика. Останься - и гибель была бы неминуема. Но она и так была уготована всем. Видно, мы сильно прогневили Богов.

Ты можешь встать? - спросил ее Филипп. Пойдем, я покажу тебе все. Отныне это твой дом.

***

Появление Вероники украсило жизнь. Филипп мог бы любоваться ею бесконечно, она была так легка, так грациозна, так весела и мила! Она учила женщин вышивать замысловатые рисунки, показывала, как ткать тончайшее полотно, как его отбеливать и окрашивать, казалось, она умела все.

Она знала, где есть самый красивый мрамор, она делала рисунки к украшениям портиков и пилонов, придумывала, как украсить капители колонн, как расставить светильники и факелы так, чтобы огонь давал не просто пламя, а ровный и красивый свет.

Она была почти вездесуща: за день успевала за всем присмотреть и все поправить, со всеми поговорить и каждого успокоить, ободрить или просто сказать что-то ласковое.

Скоро ее знали все в городе, потом ее узнали все гости. Ее любили, несомненно. Впрочем, она ничего не делала для этого, просто была радостна и весела, что бы ни происходило, первой бросалась на помощь и кажется, даже могла излечить любую болезнь только лишь одним прикосновением своих маленьких ладошек.

К ней всегда слетались птички и бабочки, прибегали все мышки и лягушки, она могла успокоить даже взбесившуюся лошадь. Как? Этого никто не мог бы объяснить, но всем это казалось само собой разумеющимся. Ведь она всегда была так безмятежна и спокойна. Ее счастливое состояние не могло не передаваться всем окружающим, почему бы не успокоиться и взбесившейся лошади?

Филипп уже не мог бы без нее обходиться, она была ему нужна каждую минуту, и он понимал, что если вдруг она исчезнет, его сердце не выдержит разлуки.

Тогда Филипп решился говорить с Вероникой. Если она не любит меня? Что, если она не любит? Его сердце почти не билось, пока он ожидал ее ответа. Она стояла с опущенной головой довольно долго, но когда подняла глаза, он увидел в них все: лучезарный взгляд рассказал ему обо всем, а легкий вздох и последовавшее за ним восторженное: Да! - не оставляли сомнений в наступающем счастье!

Теперь ему было не до путешествия. Его торжеству и ликованию не было границ, он пригласил на церемонию всех, кого только смог пригласить, он заканчивал строительство нового дома, где лестница спускалась бы прямо к морю, которое она так любила, где были бы статуи и фонтаны, диковинные цветы и птицы, поющие такие чарующие песни…

Гости торжествовали вместе с ним! А потом - блаженство счастливой любви, которой просто не было границ…

***

Филипп, ты куда –то едешь?

Он не мог взглянуть ей в глаза. Да, Вероника, я должен все же осуществить свой план. Я всех воодушевил этой мечтой, а сам забросил ее на многие годы… Что люди подумаю обо мне?

Действительно, нельзя, чтобы люди подумали о тебе плохо, говорила Вероника. Нет, она не хмурилась, казалось, что облачко легкой тенью набежало на ее высокий, словно из слоновой кости, лоб. Глаза потемнели, став темно-синими.

Вероника, я должен. Она обреченно вздохнула: я все понимаю. И добавила: уже все равно ничего не изменишь. Хотя нет, еще можно.

Она стояла перед ним странно робкая и дрожащая: Филипп, запомни мои слова, ты должен вернуться не позднее, чем через три года, считая с сегодняшнего дня! Филипп, не позднее!

Он уходил, опустив голову. Что она, эта девочка, нежная и любящая, могла знать о его грандиозных планах? А он впервые не мог ей о них рассказать.

***

Несколько дней назад он внезапно проснулся среди ночи, едва не закричав! Во сне ему удалось вспомнить нечто важное, что всегда ускользало от него.

Это был яркий день, еще почти утро, он плавал, как обычно, но только почему-то не в своей любимой бухточке, а совсем в другом месте. Внезапно он увидел стаю дельфинов, резвящихся в воде. Ему так захотелось подплыть к ним поближе, вдруг они позволят ему поиграть и поплавать с ними? И боясь, что они уплывут, он быстро ринулся в их сторону. Странное видение удивило его и возбудило особое любопытство: вместе с дельфинами плавала и ныряла необыкновенной красоты женщина. Когда она встряхивала головой, сонмы радужных брызг создавали радугу вокруг ее головы, глаза сверкали морской синью, кожа переливалась, подобно жемчугу. Это было неописуемое зрелище! И тогда он забыл обо всем, лишь бы поймать ее! Ее нельзя было отпустить, эта необыкновенная красавица должна была стать его добычей! И он почти схватил ее, когда она, ничего не подозревая, в очередной раз вынырнула из воды, такая сияющая и светящаяся! Нет, он точно схватил ее, но внезапно на него обрушился слепящий водопад из радужных струй… и она ускользнула от него!

Он не мог больше спать. Не обращая внимания на беспокойное дыханье спящей Вероники, Филипп вскочил и помчался на холм. К Оракулу.

Оракул, казалось, уже ждал его. Я знаю твой вопрос, Филипп. Да, знаю. Но подумай еще раз, прежде, чем ты задашь его мне. Нужен ли тебе ответ и следующее за ним пророчество?

Филипп едва мог перевести дух то ли от волнения, то ли от быстрого бега.

Подумай, Филипп: у тебя есть все, мирное царство, почитающие тебя граждане, наконец, ты любишь и любим! Филипп! У тебя прекрасная жена! Прекрасная жена, Филипп, подумай!

Да, все так, но моя жена – не Богиня!

Филипп, вспомни, о чем я просил тебя много лет назад! Будь мудрым, не ошибись, Филипп!

Я люблю эту Богиню! Филипп уже почти кричал, я так давно хочу ее, что у меня просто не выдержит сердце, если я не узнаю, как ее найти!

Хорошо, неожиданно мрачно сказал Оракул. Тогда выслушай пророчество, царь.

Это не просто Богиня, Филипп. Это сама Афродита. И она, как и ты, любит. Она любит тебя безмерно! Она ждет тебя в городе на морском берегу.

Как я узнаю этот город?

По золотому маяку, Филипп! По золотому маяку!

А как я узнаю ЕЕ?

Филипп! Она – Афродита! У нее волосы – из дымки морского тумана, ее кожа светится как жемчуг, в ее глазах живет море! Она понимает язык птиц и рыб, для нее нет никаких тайн! Ее голос подобен журчанию ручья, а ее шаги столь легки, что она не приминает травы! Она может одним движением руки поднять упавшую колонну, она может оживить завядший цветок, ее голосу повинуются нимфы и наяды, морской прибой и все водопады мира!

Я найду ЕЕ! Кричал Оракулу убегающий вниз по холму Филипп.

Оракул осел на землю: он – слепец! И даже любовь не сделала его зрячим! Теперь все бесповоротно! О Боги!

***

Филипп плавал по всем известным морям, он обследовал все побережье, но так и не смог найти города с золотым маяком. Все отвернулись от него! Что за странное дурачество, искать Богиню, когда есть Вероника! Ее все знали и по-прежнему любили.

Желание Филиппа во что бы то ни стало найти якобы влюбленную в него Афродиту вообще-то сначала поддержали многие: сама Богиня любит нашего царя! Все понимали, какие неисчислимые блага сулит любовь самой Афродиты!

Но постепенно бесплодные поиски, тяжесть путешествия, постоянные штормы и потери кораблей сокращали число сторонников некогда прославленного царя. И потом: все начали вспоминать благородную и прекрасную Веронику, одно присутствие которой могло вернуть улетучившееся внезапно счастье.

И вот настал печальный день: разбился о скалы последний корабль. Из команды не осталось никого. Филипп сам хоронил тех, чьи тела волны вынесли на берег.

Он не мог этого вынести! Он сидел на берегу, часами всматривался в горизонт и, протягивая к небу руки, просил помощи!

Но помощь не приходила к нему! И тогда он стал звать свою недосягаемую возлюбленную: Афродита! Помоги мне найти тебя!

Вскоре он увидел корабль.

Никто не мог узнать в этом худом и сгорбленном оборванце несгибаемого воина. Филипп, чтобы его доставили хоть в какой-нибудь город, должен был сесть на место гребца. Он был готов на все, лишь бы достичь заветной цели. Он знал, что любовь Афродиты стоит того, чтобы вытерпеть все. И лишь к ней он теперь обращался.

Его высадили в первом же порту.

Сойдя на берег, он стал расспрашивать всех подряд, не знает ли кто-нибудь о городе, в котором есть золотой маяк.

И нашелся один купец, который не только знал, но и частенько бывал в этом городе! Он подтвердил, что в городе живет и правит им Богиня, с кудрями цвета тумана, жемчужной кожей и столь легкими шагами, что трава под ними не приминается! Да, она может оживить мертвого, исцелить больного, и это она придумала и велела построить золотой маяк! Она ждет своего возлюбленного!

Этот рассказ потряс Филиппа: его мечта вовсе не так несбыточна, он уже совсем рядом, почти у цели! Что перенесенные муки, это стоило того! Можно было потерять счет дням, потерять все корабли, превратиться в тщедушного старика ради этой великой любви! Филипп торжествовал!

Он уговорил этого купца взять его с собой, якобы из страстного желания увидеть необыкновенный золотой маяк! И купец согласился!

Когда Филипп наконец-то увидел золотой маяк, он едва не прыгнул за борт! Ему казалось, что судно входит в порт слишком медленно, что сам он доплыл бы до берега куда быстрее!

Он не увидел ничего странного на берегу, вернее, он просто не смотрел на берег. Он несся в город, ища глазами дворец, где подобает жить Афродите! Это должен быть роскошный, неописуемый дворец!

Но что это? Он остановился, потому что понял.

В этом городе нет дворцов. В этом городе нет людей. Этот город с золотым маяком – его великая мечта – он мертв! И тогда он, рыдая, как сумасшедший, стал бродить по безжизненным улицам этого странного города.

Он пришел в какой-то заброшенный сад. Вокруг валялись некогда прекрасные статуи. Мраморные ступени когда-то роскошной лестницы спускались вниз, прямо к морю… Лестница, ведущая в море!

Он внезапно вспомнил все. Это был его дом. Это был его город. Это был золотой маяк, построенный Вероникой? Но причем тут Афродита! Быть мудрым! Вспомнил он слова Оракула! И тихий журчащий голос Вероники: Три года Филипп, три года, считая с этого дня! Он рыдал и не мог остановиться: он погнался за призрачной мечтой, а ведь она была рядом! Почему он не видел, как меняли цвет прозрачно-голубые глаза? Как он мог забыть ее разговоры с птицами? Почему он сомневался, видя перламутровое сияние ее щеки? Как он мог? Но кого было винить? И он стал безутешно звать ее, исчезнувшую Веронику! Да, она не была Богиней, она не была столь же божественно прекрасна, как Афродита, но она была прекрасна! И… он любил ее снова! Он думал лишь о ней…

Он плакал, как дитя и засыпал в слезах. Потом просыпался и снова плакал. Теперь он мог плакать сколько угодно: его слез не видел никто! И стыдиться было некого!

Он более не был горд, он все понимал, хоть и не мог с этим смириться!

И однажды он немыслимо захотел вновь увидеть ее. Он не мог ни о чем думать, он только хотел окунуться в ее лучезарный взгляд, обрести покой и знать, что прощен… и любим.

***

Внезапный ветерок разбудил его. Ему показалось, что сад словно ожил и стал расправлять плечи, затекшие после долгого сна. Ветерок словно гладил кусты и деревья по голове, возвращая им жизнь, зелень и буйное цветение.

Филипп встал со скамьи и направился к лестнице. Он не знал, почему именно туда, но Вероника больше всего ее любила.

Он увидел, что разрушенная лестница цела, скульптуры вновь стоят, как и прежде, скрываемые лишь разросшимся плющом! Его удивлению не было границ! Что-то происходило! И он, как юноша, упруго сбегал вниз по лестнице и не мог унять восторженно колотившегося сердца. Он знал, что она уже здесь!

Действительно, она ждала его. У лестницы, где нижние ступени омывало море, покачивалась жемчужная раковина, в которой стояла она. Пепельные волосы были заколоты черепаховым гребнем, на ней был белый хитон, в раковине лежал небрежно брошенный синий шелковый плащ.

Вероника! Вернись! Прости меня!

Я давно простила тебя, Филипп! Простила еще тогда, когда ты забыл данное мне обещание вернуться ровно через три года! Но я все равно ждала тебя, пока могла!

Иди ко мне! Я хочу вновь обнять тебя!

Нет, Филипп, я больше никогда не смогу приблизиться к тебе! Я более не могу жить среди смертных: граница давно восстановлена!

Но Вероника! Какая граница! Ты такая же, как и я!

Нет, Филипп! Ты искал влюбленную в тебя Богиню столько лет! И ты нашел ее! Я не Вероника, Филипп, я - Афродита!

И он стоял под ее лучезарным взглядом, наблюдая все происходившие изменения: прозрачно-голубые глаза то темнели, те светлели, приобретая то темно-серый, то нежный бирюзовый оттенок, волосы свивались и развивались сероватыми кольцами тумана, ладошки, да и все переливавшееся белорозовыми и сероголубыми жемчужными отсветами тело стало полупрозрачным, как и ее тонкий хитон, показавшийся ему невесомым!

Ты знаешь, я смогу кое-что сделать для тебя! - тихо сказала она. Я оживлю твой дом и сад. Ты сможешь здесь жить и постепенно оживет город с золотым маяком.

Она порхнула на берег. Он стоял, понимал, что хочет побежать за ней, но не мог и пошевельнуться. Он мог видеть, как она ходила по саду, и вновь начиналось цветение, жужжали пчелы и взмывали вверх бабочки.

Да, она же никогда не оставляла примятую траву! Даже когда сидела или лежала на земле! Я – слепец! Но эти грустные мысли просто проходили в его сознании, не оставляя грустного следа. Ему было уже не больно, все прошедшее стиралось из памяти и оставалось только восхищение чем-то непостижимым, что однажды коснулось его своим крылом!

Нет, постой Вероника! Объясни мне, что случилось? Почему все случилось именно так?

Зевс. Он все знает. И когда он не смог найти меня на Олимпе, он стал искать меня на Земле. И нашел. Он не сразу придумал свою месть. Но придумал. И даже Гера не смогла мне помочь! Она лишь не позволила убить тебя. Но ты не прислушался к словам Оракула, а ведь это Аполлон, мой верный друг, вложил их в его уста!

Зевс сказал мне о том, какому искушению он тебя подверг, но я ничего не могла сделать, иначе он тут же убил бы тебя. Мне оставалось лишь ждать. Зевс хохотал мне в лицо: смертные не могут оценить твоей жертвы, они никогда не признают в тебе Богиню, ведь ты живешь среди них! Они не верят в любовь, она для них лишь жажда обладания! И всякий раз им хочется обладать более роскошной вещью! Афродита, он смертный! Он и на тебя смотрит, как на вещь! Ты для него просто женщина, каких много, в тебе нет ничего божественного, и потому, скажи я ему, что его любит Богиня, и он бросит все, он тут же предаст тебя!

Я не верила ему! Филипп! Я не верила, и он решил доказать мне мою наивность! Он доказал мне, что я так и не смогла научить смертных любви! В вашей любви лишь плотская страсть, но вы не ведаете страсти духовной! Вы не ощущаете в ней чувственной красоты, она для вас абстрактна! Вы не ощущаете красоту любви всем сердцем, всей кожей, она не может заставить вас трепетать!

Вы понимаете под чувственностью лишь то, что может дать прикосновение руки! А прикосновение души? Разве его нельзя ощутить? Филипп! Я умоляла его не разбивать мне сердце! Гера уговорила его установить срок: три года! Целых три года! Если бы ты вернулся, Филипп, тогда я бы стала смертной, как он обещал! Мы были бы счастливы, Филипп!

Нет, Вероника! Я хотел любви Богини и я получил ее! Если бы я вернулся раньше, мы не были бы счастливы, ведь ты перестала бы быть Богиней!! Став смертной, ты никогда не стала бы Богиней снова, ведь правда? Как бы я любил тебя тогда?