Высшие чувства Высших планет. История Катерины-2.

КАТЕРИНА.

часть 3 – 1984 – ОРУЭЛЛ: ПО-НАШЕМУ, ПО-БРАЗИЛЬСКИ...

Приказ о демобилизации NN был подписан 5 апреля 1984 года. По странному совпадению, именно с этой даты начинается первая глава знаменитой дистопии Оруэлла, 1984. В этот день герой Оруэлла, Уинстон Смит, делает первый крамольный шаг в сторону независимости от навязанных извне смысловых структур: он начинает писать дневник. Этa попытка поиска своего собственного голоса по сути символизирует надежду на освобождение, очищение сознания от наносных понятий, движение к цели, не важно сколь безнадежной . (Я не буду углубляться здесь в критические экзерсисы относительно этой книги; полный текст можно прочитать тут:)

Как и Уинстон Смит, в этот день NN поменял роли: спрыгнул из товарняка армейской стандартизации в иную жизнь... Говорят, что иногда для того чтобы освежиться подходит даже ведро тухлой воды. Что ж, придется признать что 1984 год, пусть суб'ективно, был именно таким: у власти в стране номинально находился полумумифицированный еще при жизни старичок, и казалось что общество немного подташнивало в преддверии очередных державных похорон.

Одновременно, Маргарет Этвуд как раз писала свой чудовищный по уровню ХаХуХо «Рассказ Служанки» ( полная экранизация выложена тут: ) , а Терри Гиллиам снимал фильм, в близком будущем ставший моим самым любимым – эпохально-дистопический шедевр «Бразилия» . То есть, 1984 год вообще, и возвращение NN в русло гражданской жизни в частности отметились неординарной, чтоб не сказать "пугающей" ситуацией на небе: 6-7 планет ретроградило; Плутон уже манкировал своими весовыми обязанностями, пока не решаясь окончательно их оставить ради подозрительно-гостеприимного Скорпиона, в котором ему предстояло составить партию Сатурну и Марсу; а Нептун, что кадет Академии Звездного Флота перед самым выпуском, все не мог раз и навсегда покончить с мыслями о карьере профессора-Стрельца из-за раскидистой трудовой книжки, обещанной Козерогом. В какой-то момент Сатурн и Марс довольно бесцеремонно стали лагерем как раз в моем скорпионском четвертом доме, между натальными Нептуном и Венерой. В смысле астрологическом, вибрации были, скажем, непростые: необходимость перемен и острый дефицит веры порождали страх, который расползался тараканами по темным углам доверчивого сознания. Т.е если движение какое и присутствовало, квалифицировать его можно было как броуновское. Иллюзий было не жаль, но грусть потери присутствовала.

Конечно, я обобщаю. Но: NN уходил в армию романтическим, рафинированным юным интеллигентом, летучим мальчиком-гением, а вернулся изрядно разочарованным в человечестве, напуганым сутулым парнем с землистым лицом. Талант и свет, идущий глубоко изнутри оставались, но как будто линза из фотоаппарата потерялась - он (свет) больше как бы не фокусировался. Конечно, полтора года армии выбили его из жизни столиц: он был словно отставшим от поезда беспризорником, гостем в своем родном городе, в своих родных сферах. Увы, я оказалась не слишком подходящим компасом в сложившейся ситуации, потому что профессионально мы вобщем были из разных, не сопрягающихся сфер, а NN был по-крупному дезориентирован. Особую роль в его решениях в это время играли числа и неведомые стороннему наблюдателю страхи. Так, NN патологически боялся змей еще и до армии: он не мог на них смотреть даже на экране телевизора. Он был также убежден в том, что фотографии крадут энергию, а курительные причиндалы (пепельницы, зажигалки и т.п.) – приносят в дом несчастья. Ко всему, он страшно боялся летать на самолетах. Что до чисел, он занимался ими, казалось, достаточно давно, еще до нашей встречи. Так, вернувшись из армии он взялся продолжать свою работу о взаимосвязи 2 и 4, название было "Абсолют или Половина Дома"; насколько я понимаю, закончена она так и не была. Он считал такие темы сакральными, и особенно в них не посвящал. Однако, любил вычислять и угадывать числа окружающих его людей, и счастливые-несчастливые дни и числа. Самым несчастливым для себя числом он считал 19, и избегал его всеми способами, иногда даже далеко в этом заходя: если ему доставалось место в театре с этим номером, он меня просил поменяться с ним местами.

Ему нравились мои стихи, те, что я успела написать в год его отсутствия (армии), и на самом деле он даже немного завидовал, тому что все это время я оставалась в гуще культурной жизни, насмотрелась редких вкусных фильмов и т.п. Мою верность ему в его отсутствие он почему-то квалифицировал как подвиг, за это, говорил, жена наша Екатерина, Вам серьезнейшим образом зачтется.

На некоторое время мы подвисли в настоящем, в этом странном настоящем с совместными кухонными посиделками и обсуждением каких-нибудь неоплатоников строго заполночь. Практика также показывала, что пресловутые "9 с половиной недель" вполне реально растянуть на значительно, значительно больший срок.

Я восстановилась в универе, и работала в маленькой конторе в центре, а он ходил "в присутствие" пару раз в неделю. Любопытно, что привычка писать друг другу письма сохранилась. Много было смешных писем. Допустим, о том, что он обязательно сегодня во время торжественного заседания сядет под гигантской хрустальной люстрой, и, упади она навзначай, таким образом окажется прямо под ней; что, без всяких сомнений, сделает его калекой, прикованным к инвалидной коляске до конца своих дней. "И вот тогда-то, Любимая Жена Екатерина, я, хитрый, и получу Вас безраздельно и навсегда..." Письма он иногда читал мне с выражением вечером - и я каталась от смеха, а иногда просто клал в сумку: тогда я читала их в метро, улыбаясь от уха до уха, как полнейшая идиотка.

Помимо работы, вокруг нас завертелась масса творческих проектов и наметок, в большинстве из которых мы, разумеется, принимали участие вдвоем. Моей главной проблемой, однако, стала бессоница: рядом с NN спать было невозможно. Да и просто находиться вместе казалось каким-то чудом, и я сдерживалась несколько раз на дню чтобы не заорать или разрыдаться от переполнявших меня эмоций. Наверное я пыталась таким образом наверстать то время, что было у нас отнято армией. К тому же страх снова его потерять был слишком явен, память упорно цеплялась за пустоты совсем недавнего, физически ощутимого отчаяния. Откровенно говоря, я боялась что вдруг придет какое-нибудь официальное лицо, скажет "распищитесь, гражданочка" и заберет его, на этот раз не на полтора года, а навсегда. (Позже, в "Бразилии" я увидела именно этот вариант.)

Вечерами мы иногда прогуливались: он читал мне новые стихи - среди них зачастили довольно монументальные поэмы с фантастически заводным ритмом. Мы целовались и вели себя порой как дети. Так, однажды лежали тихо рядом в снегу возле дома, держась за руки и смотрели на звезды. Какой-то мужик, проходя мимо нас, бросил: "Тьфу, пьяные, что ли?!" "Дурррааак... - ответил ему мой муж, не отрывая взгляда - На небо посмотри!..." И после всего этого, ночью - спать? Бред!!!...

Он-то засыпал, а мне нравилось просто слушать его дыхание; тихонечко свернуться рядом калачиком как крупная кошка и бдить, не крадется ль какой незнакомый враг из-под двери гостиной: луп, луп. Или же я садилась рядом и проговаривала про себя любимое стихотоворение Анны Радловой:

Во тьме лежу с открытыми глазами

В груди моей навек погребено.

...И не было сна, не было покоя – ни снаружи, ни внутри. Фантазия, да, безусловно была двойной, но разонирующие, состроенные под одни и те же ноты воздушные Луны выдавали при случае и двойное отчаяние, и двойной страх. Если одному становилось муторно – в ту же секунду это чувствовал другой, и в свою очрередь передавал, слегка поработав сам, назад первому: и так могло продолжаться до полнейшего энергетического завихрения. Мы стали даже немного уставать друг от друга: дышать тоже надо было иногда. Через год-другой моих портретов он больше почти не писал, да и вообще рисовал мало, и я не удивлялась: в мире непосредственно вокруг нас происходило столько всего, и более и более на первый план выходило слово, а не образ: публицистика, проза и другие медийные сферы.

Я не жаловалась и не роптала: я осознанно и однозначно ставила себя на второстепенные роли. (Ладно, ну допустим мне так только казалось. Допустим – но по характеру я не очень-то жалобщица, и по части качания прав, славы и соревновательности у меня просто жирный неуд в астро-зачетке). Мой муж был гений, он был нужен человечеству, а я... я была нужна ему. Помню мы как-то говорили о том, чем жена отличается от невесты, и я сказала "невеста боится быть некрасивой, а жена - несовместимой." NN , помолчав, ответил: "Знаете, Катеринища, а давайте-ка вы у меня лучше невестой себя считать будете."

Мало-помалу в быту моя роль музы все больше напоминала по ощущениям именно позолеченый якорь, который не только заземлял, там самым не давая воспарить в совсем уж заоблачные дали креатива и неадеквата, он со временем все упорнее и требовательней тянул к земле... Так, одним из последних "совместных портретов с женой", написанном NN была перекалибровка знаменитой шагаловской "Прогулки": по земле шла я, в красном платье, и держала за руку летящего NN. Но привычка и время способны даже столь необходимейшую в хозяйстве вещь как якорь превратить в грузик, который давит и тупо тянет вниз.

* * *

КАТЕРИНА.

часть 4 –"ПЕРЕСТРОЙКА В НАШИХ СЕРДЦАХ" или "РАССКАЗКА В ДЕНЬ, ХОРОШИЙ ДЛЯ САМОГОНОВАРЕНИЯ"

Когда же кипение чайника переходит в стадию отколупывания эмали от стенок?... Где, где начинается этот раскол?... Ведь казалось, при чем нам обоим, - здесь я не преувеличиваю и не придумываю: NN даже был первым из нас двоих кто сказал"Вы - это я..."; слияние представлялось практически абсолютным, диковинным даже: мы часто пошучивали насчет того, что срослись, просто срослись - как деревья, выросшие рядом вдруг сливаются в неделимое целое, стволы и ветви переплетаются, и ветер треплет их, не разбирая кто-где... Ни напряженности, никакого погружения в излишнее; мы просто плыли вместе сквозь воздух и время, вот и все. Но воздух (или в примере чайника - вода) - воздух все-таки был нужен: без него замкнутая система всегда саморазрушается... И вопрос "где начинается раскол" оказывается некорректен в принципе: он просто неправильно задан. Так как замкнутых систем, как и строго лабораторных условий, в жизни просто нет.

Было понятно что мы проживаем сквозь время гигантских перемен (речь идет о 1985-91), но мы смотрели друг на друга вупор и не видели как оба - падаем, как и общество, с его утопическими целями, разваливается в пыль, пока конечная материальность мира и индивидуальная независимость воспеваются открыто. Питер водночасье оброс десятками каких-то ларьков; их гроздья пухли, что воспаленные гланды, на выходах из метро, где Плутон зло плюется душной подземной пылью и теплым корявым железом. На подсознательном уровне, эти ларьки вызывали отторжение, как любая пошлость, как ужимки разнузданного ханжества. Уж что-что, а социо-физиологичность и общая гипертрофированная конкретика существования нас уж точно тогда не интересовали - и это еще мягко говоря. Любимым, знаковым фильмом тогда для нас стала Бессон'ова Подземка ...Наступал головокружительный разлад всех со всеми: даже круг друзей раскалывался на куски, как большой айсберг, и охватывала онтологическая тоска от того, что никто больше, казалось, не делал хоть какое-нибудь "общее дело". Страна, общество, которое нас вырастило, сколь бы советскими они ни были, все-таки в конце концов были еще и родными...

Транзитный Плутон петлял и петлял по 4-му дому. Конечно, сложностей парасемейного плана хватало: это время унесло двух очень любимых мною людей, а также одного из моих героев, Санкару. На общем фоне расцвета гласности вообще и русского рока в частности эти частные трагедии не были чем-то экстраординарным. Открывались границы, а дерзкий перелет Маттиаса Руста превратил миф о железном занавесе в откровенный фарс. Вобщем, народ вокруг поговаривал о том, куда бы свалить. NN, однако, был искренне патриотичен, и не мог себе представить никаких от'ездов.

Магазины опустели...Для тех, кто думал о том, как прокормить своих (будущих) детей, ситуация выстраивалась, скажем прямо, не самым благоприятным образом. Что ж, я, проштудировав "Берлин, Александрплац", бойко превращала гримасы бытовщины в веселые песенки и вообще обьявила диету из риса и баночной морской капусты самой замечательной в мире: стояние в очередях отменялось... А нашим главным лакомством стал свежий хлеб.

Cтихотворение Крауса (1937 год, Австрия. А-бал-деть, правда?)

Нету масла, дороги овощи,

Мы вооружены до зубов.

Время потихонечку наводило на мысль, что, увы-увы, в качестве партнерши во всем, что задумывал NN, я не могу участвовать в принципе. Начать хотя бы с того, что собутыльник я откровенно неважнецкий: ничего крепче сухого вина не пью. Спасибо азиатским генам; ну не метаболизирую я алкоголь, как русские, хоть тресни: классическая проблема с лишним ацетилдегидом... Разумеется, я таким образом попадаю в компанию к якутам, индейцам и Эдгару По, но в быту, связанном с богемным существованием в обществе гения-Вод(к)олея, этот факт, согласитесь, не проходит в качестве оправдания. Далее: я работаю, т.е. у меня рабочий день с 9 до 6, когда я просиживаю штаны/юбки за написанием различных рапортов, записок и т.п. В богемные девушки меня с таким резюме не возьмут: дома я не сижу, до полудня не сплю, в Сайгоне не тусуюсь, гулять и орать песни посреди ночи не стану т.к. вставать рано....

Как вы, наверное догадываетесь, существовали дюжины людей, которым работа - или ее отсутствие - позволяли наслаждаться обществом моего супруга дни и, порой, ночи напролет. Иногда, придя домой, я с удивлением узнавала, что сегодня к нам на недельку-другую приезжает "совершенно потрясающая писательница-музыкант-историк; Вы представляете, он(а) прямо из Сочи-Нью-Йорка-Ташкента, нам нужно столько обговорить..." Я улыбалась, пожимала плечами и шла в магазин, потому что по моим евразийским понятиям гостей надо было хорошо накормить ("и напоить, и напоить тоже!!" - поддакивал NN из-за моего плеча)... Нет, ревности не было: я в этом смысле как-то недоэволюировала, что ли; ревность мне не знакома как класс, и я иногда пытаюсь ревновать, но у меня не получается, хоть режь, несмотря на скорпионью Венеру. И я засыпала порой далеко за полночь, и в мой сон вклинивались восклицания типа "Татьяна- Инна-Алексей-Джон, Вы не читали Канта!", или же я сквозь сон же слышала как кто-то выходил купить водки у таксистов...

В какой-то момент мы даже переехали от родителей NN - сняли отдельную квартиру, что по тем временам - середина 80х - было просто неслыханной роскошью. Я ходила с мамой-Весами и выбирала какие-нибудь броские занавески в свою собственную кухню, нам на новоселье друзья надарили массу красивых вещей. ...Да, наверное я непростительно мелкобуржуазна. Мне было стыдно перед NN, что я забочусь о вещах, ну, скажем, сомнительной "революционности". А я подумывала, что очень бы хотелось ребенка - и настоящий дом...Ведь универ был закончен, даже найдена работа в сферах, к которым NN был причастен - у нас появилась масса общих знакомых, какие-то деньги, и его друзья стали даже моими работодателями.

Любопытно однако было то, что круги наших близких друзей почти не смешивались: у каждого оставалась свою комфортная среда, которая имела странную тенденцию отторгать вторую нашу половину. Мои друзья (геологи-географы), качали бородатыми-патлатыми головами и выпаливали порой что-нибудь в духе "Катерин, бл...., ну с дуба ты что ли рухнула; куда тебе еще детей! вон у тебя муж - вечный ребенок, куда тебе двоих-то таких." NN, в свою очередь, выслушивал что-то вроде "Эх, Вы... богемствовали-богемствовали, мы-то думали всерьез про мировую революцию умов пели, а и туда же - нормальную, приличную бабу себе нашли, погибли Вы для искусства, любезный друг..."

И это бы еще пол-беды. Что хуже всего, я старалась быть маленькой. Да - тех, кто меня знает в реале, ну или хотя бы более-менее адекватно воспринимает в виртуале, можно рассмешить до слез таким утверждением. Катеринища - Лев и Тигр в одном флаконе- МАЛЕНЬКАЯ?!... Уууу-хахахаха....:)

Вобщем, смех смехом, но: мне хотелось своей маленькостью подчеркнуть величие партнера. Скажем прямо, затеей это было не только глупой - т.к. всем, без особенных исключений, было ясно, что NN - гений, но и опасной. Я не обладаю ни талантами, ни красотой,ни статусом Уитни Хьюстон. Если я хожу в пижаме неделями напролет, если муж мой напивается с самого утра, а к вечеру переходит на более сильнодействующие препараты, если он в приступах ненависти ко всему миру избивает меня не только до синяков, но и до сотрясений мозга, - о, нет, эти факты не будут разболтаны по телевизору или же освещены как скандальнаяo новость в желтой прессе всего мира. Я же "маленькая"... не видная ни-ка-му: я надену темные очки и никто не спросит я уеду к родителям на пару дней пока он не позвонит извиняясь абсолютно не помня что же он наделал ибо был несколько дней ох кстати скоолько в таком глубоком неадеквате что стыдно ему больше за неадекват и беспамятство нежели за какие бы то ни было свои действия и я конечно буду бордиться и прощать и делать себя еще меньше и меньше и меньше внутренними монологами ну и дура ты Катя он гений а ты сама его довела не надо было под руку попадаться...

В высокие обязанности жены гения вполне мог входить панический утренний обзвон моргов и вытрезвителей; отшивание сонмов откровенно сомнительных друзей, приносящих в дом бешеные радости/радостное бешенство; а также написание об'яснительных записок начальиникам NN о том, что де-мол муж ухаживает за больной женой. На деле же, если я действительно болела, он даже в больницу ко мне не всегда приходил: ему было стыдно, он чувствовал себя виноватым. А я ждала.

Болела я, кстати, долго и много. Сначала полетела вся женская сфера, и мне было об'явлено, что детей, вероятно, у меня не будет вообще; потом забарахлил вроде бы вылеченный уже копчик: меня клинило - т.е. замкнулся какой-то нерв и иногда я просто не могла встать. Часами.

А необходимо отметить что вопреки тупиковому распорядку дня и массе неверных решений, мы по-прежнему искрились не только тандемом, но и по одиночке; так что у нас обоих всегда было по нескольку поклонников и поклонниц, которые носили нас (по отдельности) на руках - в прямом и переносном смыслах. Меня рисовали не иначе как в короне, а NN величали Учителем, и т.д. и т.п. До поры до времени, все это было почти смешно.

Да, винюсь: в какой-то момент я стала просто опасаться всех, кто приходил к нам в дом. Я счет потеряла всем этим новым знакомым... Были какие-то странные очень молодые несайгоновские парни, серия экзальтированных особ парауниверситетского толка, цепучим взглядом оценивающих "как плохо, Катенька, Вы что-то стали выглядеть; у Вас с нашим светочем семейные проблемы, мы слыхали, да-да..." Разумеется, многие приносили еще и еще разнообразнейших душезаменительных субстанций, от водки до аббревиируемых хим. соединений. Я паниковала и злилась, по мелочи ругалась и кисла все больше.

Однажды, посредине особенно тяжелых нескольких дней упорного выхода моего супруга в "астрал" я просто ушла, т.к. не могла хотя бы отдаленно контролировать происходящее в собственном доме, а оставаться там было противно и опасно: да никто меня особенно и не держал. Когда "друзья" наконец разбежались, NN позвонил мне и умолил приехать. Из его рассказов (за пару последних лет я всилу необходимости приобрела достаточно знаний, чтобы курировать любого потенциального пациента наркологического диспансера) стало понятно, что у NN началась белая горячка. Я обзвонила вменяемых друзей - такие еще оставались, представьте себе - и повезла NN в такси к врачу по договоренности. Никаких скорых: положение NN к тому моменту становилось все более медийно видимым, и подобный эпизод мог грозить элементарной проф.непригодностью. NN держался за меня обеими руками, и дрожал такой крупной дрожью, что она невольно передавалась и мне, и я просто чувствовала что силы у меня уходят тоже. Он жалобно, как маленький ребенок, клянчил пожалуйста, не бросать его, и, пожaaaалуйста, не говорить ничего маме; а глаза его были полны такого глубокого ужаса от посетивших его в мое отсутствие видений, что и мне в свою очередь стало сильно не по себе.

Но я ж - кррремень, ; )) чингизид: ни обещаний, ни оружия не бросаю. Транзитный Сатурн из пятого дома встал в точный квадрат к моему натальному Солнцу. Я никогда не собиралась бросать мужа - что за бред, в самом деле. Как я могу бросить больного? Это же просто кощунство, правда?

Кризис миновал через несколько дней - мы даже умудрились поставить ситуацию так, что ни его родители, ни коллеги не узнали о происшедшем. NN, немного оправившись, на коленях умолял меня забыть все и начать сначала: "За что же мне держаться, Екатерина, как не за Вас? - Вы основа, в Вас надежда, я без Вас пропаду..."

Я не могу когда люди унижаются. Мольба была адресована явно не мне. За обручальное кольцо не хватаются как за спасательный круг... Закрадывалась мысль, что если мы останемся вдвоем - то пропадем оба.

***

Друзья позвали меня провести пару недель в Германии, и я согласилась, решив что за это время мы отдохнем друг от друга и переведем жизнь в новое русло. Я улетела в Берлин в конце июня 1990. В ночь на 1 июля, когда восточная марка прекратила свое существование, в самые первые часы после отмены приграничного контроля на машине друга мы пересекли границу ГДР и ФРГ. Германия обьединилась. Транзитный Марс браво шествовал по моему 9-му дому.

Бездельничая в аккуратных деревеньках и тихих лугах Гольштинии, я приходила в себя. Конечно, тратилась на какие-то забавные мелочи и подарки для NN, и однажды позвонила ему (уж очень скучала, если честно). И услышала я в свой адрес примерно следующее: "Екатерина, я должен сказать Вам одну серьезную вещь: я полюбил другую женщину, все в моей жизни теперь изменилось. Мы уже живем вместе и мне не хотелось бы, чтобы Вы возвращались обратно. Оставайтесь в Германии, Вам там будет лучше. Ваше место здесь - занято."

...Есть одна песня, которую я никогда больше не слушаю: потому что ее как раз тогда по радио каждые 5 минут играли, она была шлягером Номер 1 по всей Европе, и состояние она мое тогдашнее описывает до буквы:

Sinead O'Connor "Nothing compares 2 u"

Транзитный Восходящий узел соединился с натальным семидомным Хироном, транзитный Сатурн все еще квадратил Солнце из 5-го дома, а прогрессивный Плутон наехал в лоб на натальную Лилит.

(окончание следует)