Синхронистичность: акаузальный, связующий принцип
Заключение

Я ни в коей мере не считаю нижеследующие утверждения неопровержимым доказательством моей точки зрения. Это просто сделанное на основе эмпирических посылок заключение, которое я хотел бы предложить моим читателям как материал для размышлений. Из вышеизложенного материала я не мог извлечь другой гипотезы, которая адекватно объясняла бы факты (в том числе и эксперименты по ЭСВ). Я очень хорошо понимаю, что синхронистичность является чрезвычайно абстрактной и "непредставимой" величиной. Она наделяет движущееся тело определенным психоидным свойством, которое, как пространство, время и причинность, является критерием его поведения. Мы должны полностью отказаться от идеи, что психе каким-то образом связана с мозгом, и вместо этого вспомнить об "осмысленном" и "разумном" поведении низших организмов, у которых мозг отсутствует. Здесь мы оказываемся гораздо ближе к первичному фактору, который, как я уже говорил выше, не имеет ничего общего с деятельностью мозга.

Если это так, тогда мы должны задаться вопросом, не могут ли отношения души и тела рассматриваться под этим углом, то есть не может ли координация психических и физических процессов в живом организме пониматься как синхронистический феномен, а не как причинно-следственная связь. И Гелинк, и Лейбниц считали координацию психического и физического деянием Бога, неким принципом, находящимся вне эмпирической природы. С другой стороны, предположение о наличии причинно-следственной связи между психе и physis приводит к выводам, которые слабо согласуются с нашим опытом: либо существуют физические процессы, вызывающие психические события, либо есть предсущая психе, которая организует материю. В первом случае трудно себе представить, каким образом химические процессы могут порождать какие-либо психические процессы, а во втором случае непонятно, каким образом нематериальная психе может приводить материю в какое-либо подобие движения. Необязательно думать об изначально установленной гармонии Лейбница или о чем-то похожем, что должно было бы быть абсолютным и проявилось бы во вселенском соответствии и притяжении типа "смыслового совпадения" временных точек, находящихся на том же самом градусе широты (по Шопенгауэру). Принцип синхронистичности обладает свойствами, которые могут помочь разрешить проблему тело-душа. Прежде всего, этот принцип, на самом деле, является беспричинным порядком или, скорее, "смысловой упорядоченностью", которая может пролить свет на психофизический параллелизм. "Абсолютное знание", которое является характерной чертой синхронистического феномена, знание, которое нельзя обрести с помощью органов чувств, подтверждает правильность гипотезы о наличии самосуществующего смысла или даже выражает его существование. Такая форма существования может быть только трансцедентальной, поскольку, как показывает знание будущих или пространственно отдаленных событий, она находится в психически относительных пространстве и времени, то есть в непредставимом континууме пространство-время.

Вероятно, стоит потратить время на то, чтобы более внимательно исследовать с этой точки зрения определенны ощущения, которые, похоже, указывают на существование психических процессов в том, что принято считать бессознательным состоянием. В данном случае я думаю, в основном, о замечательных наблюдениях, сделанных во время глубоких обмороков, вызванных серьезными повреждениями мозга. Вопреки распространенному мнению, серьезное повреждение головы не всегда вызывает соответствующую потерю сознания. Наблюдающему со стороны раненный кажется апатичным, "находящимся в трансе" и ничего не соображающим. Однако, если говорить субъективно, сознание ни в коей мере не угасает. Чувственная связь с внешним миром в значительной степени ограничена, но не всегда полностью разорвана, хотя, например, шум битвы может неожиданно уступить место "торжественному" молчанию. В этом состоянии иногда имеет место особенное и впечателяющее ощущение или галлюцинация левитации, когда раненному кажется, что он поднимается в воздух в том же положении, в каком он находился в момент ранения. Если он был ранен в положении стоя, то он поднимается в стоячем положении, если в положении лежа, то - в лежачем положении, если в положении сидя, то - в сидячем. Иногда ему кажется, что вместе с ним поднимается и окружающая его обстановка - например весь бункер, в котором он находится. Высота левитации может варьировать от нескольких десятков сантиметров до нескольких метров. Исчезает всякое ощущение тяжести. В нескольких случаях раненные думали, что совершают движения руками как при плавании. Если раненный вообще воспринимает окружающую среду, то она, по большей части, является воображаемой, то есть состоящей из образов памяти. В подавляющем большинстве случаев во время левитации раненные пребывают в эйфории. "Веселье, торжественность, восторг, спокойствие, расслабленность, блаженство, надежда, возбуждение - вот слова, которыми описывается это ощущение". Янц и Берингер правильно указывают на то, что раненного можно вывести из обморока на удивление легко. Например, достаточно позвать его по имени или прикоснуться к нему. В то же самое время, даже самый ураганный артобстрел не оказывает на него никакого воздействия.

Много подобных вещей можно наблюдать в случаях глубокой комы, вызванных другими причинами. Я бы хотел привести пример из своего медицинского опыта. Моя пациентка, в правдивости и здравомыслии которой у меня нет оснований сомневаться, рассказала мне, что ее первые роды были очень трудными. После тридцати часов бесплодных усилий доктор решил, что пора применить щипцы. Эта операция была проведена под легким наркозом. Женщина получила серьезные повреждения и потеряла много крови. Когда ушли врач, ее мать и супруг, все было приведено в порядок, а сиделка захотела покушать, то женщина увидела, как, стоя у двери, она оглядывается и спрашивает: "Вам что-нибудь еще нужно, пока я не ушла?" Женщина попыталась ответить, но не смогла. У нее было такое ощущение, словно она проваливается сквозь постель в бездонную пропасть. Она увидела, как сиделка бежит к ее кровати и берет ее за руку, чтобы проверить пульс. По тому, как она двигала пальцами взад-вперед по руке женщины, та поняла, что пульс не обнаруживается. Но при этом она чувствовала себя в полном порядке и тревога сиделки ее слегка развеселила. Сама она совершенно не была испугана. Это было последнее, что она запомнила, перед тем, как отключиться. Когда сознание снова вернулась к ней, то она не чувствовала своего тела и его положения, и увидела, что смотрит вниз на комнату с потолка и видит все, что происходит под ней: она увидела саму себя, лежащую на кровати, смертельно бледную, с закрытыми глазами. Рядом с ней стояла сиделка. Врач нервно шагал взад-вперед по комнате и ей показалось, что он растерялся и не знает, что делать. У двери столпились ее родственники. Ее мать и супруг с испуганными лицами подошли к кровати и смотрели на нее. Она сказала себе, что с их стороны было очень глупо думать, что она собирается умереть, потому что она обязательно вернется к ним. Все это время она осознавала, что у нее за спиной находится великолепный пейзаж, что-то вроде сверкающего всеми красками парка. Особенно ее внимание привлек изумрудно-зеленый луг с короткой травой, который начинался чуть ниже ведущих в парк ворот из кованного железа и тянулся в глубь парка. Была весна и среди стебельков травы то тут, то там виднелись маленькие яркие цветы, которых она раньше никогда не видела. Весь ландшафт сверкал в солнечном свете и все краски были неописуемо яркими. По обеим сторонам покатого луга росли темно-зеленые деревья. У нее сложилось впечатление, что она видит поляну в лесу, на которую никогда не ступала нога человека. "Я знала, что это был вход в другой мир, и что если я повернусь лицом к этому пейзажу, то я могу поддаться искушению пройти в эти ворота и, тем самым, уйти из жизни". Она, собственно, и не видела этот пейзаж, поскольку стояла к нему спиной, но она знала, что он там находится. Она почувствовала, что ничто не удерживает ее от проникновения в парк за воротами. Но она знала, что она должна вернуться в свое тело и не умереть. Вот почему паника врача и беспокойство ее родственников показались ей глупыми и неуместными.

Когда она вышла из комы, то увидела склонившуюся над ее кроватью сиделку. Ей сказали, что она была без сознания примерно с полчаса. На следующий день, примерно через пятнадцать часов, когда она почувствовала себя лучше, она сказала сиделке о некомпетентном и "истеричном" поведении врача во время ее комы. Сиделка решительно отвергла эту критику, будучи убежденной, что в это время пациентка была совершенно без сознания и потому ничего не могла знать об этой сцене. Только когда женщина описала этот эпизод во всех подробностях, сиделка была вынуждена признать, что пациентка восприняла события именно так, как они происходили в реальности.

Можно высказать предположение, что это было всего-навсего психогенное "сумеречное" состояние, в котором "отколовшаяся" часть сознания по-прежнему продолжала функционировать. Однако, пациентка никогда не была истеричкой и у нее действительно был сердечный коллапс, за которым последовал вызванный церебральной анемией обморок, на что указывали все внешние и явно тревожные симптомы. Она действительно была в коме и у нее должно было быть полное "отключение" психики, стало быть, она была неспособна к наблюдению и здравым суждениям. И вот что примечательно: это не было непосредственное восприятие ситуации посредством косвенного или бессознательного наблюдения, она видела всю ситуацию сверху, словно, как она выразилась, "мои глаза были на потолке".

Действительно, нелегко объяснить, каким образом в состоянии полного коллапса могут происходить и остаться в памяти столь необычно интенсивные психические процессы, и каким образом пациентка могла воспринимать реальные события со всеми подробностями, если у нее были закрыты глаза. От столь явной церебральной анемии следовало бы ожидать полного блокирования чрезвычайно сложных психических процессов такого рода.

26-го февраля, 1927 г., на заседании Королевского Медицинского Общества, сэр Оклэнд Геддес (Geddes) привел очень похожий случай, с той лишь разницей, что ЭСВ было гораздо более ярко выраженным. Во время состояния коллапса пациент отметил "отрыв" целостного сознания от сознания плотского и постепенный распад последнего на компоненты. Другое сознание обладало вполне надежным ЭСВ.

Эти события показывают, что в обморочных состояниях, в которых по всем человеческим стандартам в обязательном порядке должна временно прекращаться деятельность сознания и чувственного восприятия, по-прежнему продолжают существовать воспроизводимые идеи, ощущения и способность к суждению. Сопровождающие это состояние левитация, изменение угла зрения, утрата слуха и общего ощущения тела указывают на смещение сознания, его своеобразное "отделение" от тела или от коры головного мозга, которая считается местом обитания феноменов сознания. Если это предположение верно, то мы должны задаться вопросом, не существует ли в нас, наряду с корой головного мозга, какой-нибудь другой нервной основы, способной к мышлению и восприятию, или же психические процессы, происходящие во время потери сознания, являются синхронистическими феноменами, то есть событиями, причинно не связанными с органическими процессами. От этой последней возможности нельзя просто так отмахнуться, принимая во внимание существование ЭСВ, то есть независимого от пространства и времени восприятия, которое не может быть объяснено как процесс в биологическом слое. Там, где с самого начала нельзя говорить о чувственном восприятии, вряд ли можно говорить о чем-то другом, кроме синхронистичности. Но там, где существуют пространственные и временные условия, которые делают сознательное восприятие возможным в принципе, а отключенной является только деятельность сознания или кортикальная функция, и где, как в нашем примере, тем не менее имеют место феномены сознания типа восприятия и суждения, тогда вопрос о существовании нервной основы вполне может стоять на повестке дня. Практически аксиомой является мнение, что сознательные процессы связаны с корой головного мозга, и что нижние центры содержат в себе только рефлекторные цепи, которые сами по себе являются бессознательными. Это особенно верно по отношению к симпатической нервной системе. Поэтому насекомые, у которых вообще нет спинномозговой нервной системы, а есть только двойная цепь нервных узлов, считаются рефлекторными автоматами.

Эта точка зрения недавно была подвергнута сомнению Карлом фон Фришем, из Граца, который занялся изучением жизни пчел. Оказывается, что пчелы, исполняя своеобразный "танец", не только сообщают своим товарищам о том, что нашли подходящее "пастбище", но и указывают расстояние до него, и направление движения, что позволяет новичкам лететь прямо на место. Этот способом передачи информации в принципе ничем не отличается от используемого человеком. В последнем случае мы, конечно же, посчитали бы такое поведение осознанным и осмысленным деянием и вряд ли могли бы себе представить, что кто-нибудь будет в состоянии доказать в суде, что это было бессознательное поведение. В крайнем случае, мы могли бы, исходя из опыта психиатрии, признать, что объективная информация в исключительных случаях может передаваться в сумеречном" состоянии, но категорически не согласились бы с тем, что этот тип передачи информации, как правило, относится к области бессознательного. Тем не менее, предположение, что у пчел этот процесс протекает бессознательно, считается вполне нормальным. Но оно не является решением проблемы, потому что мы по-прежнему стоим перед фактом, что цепочка нервных узлов дает такие же точно результаты, что и наша кора головного мозга. Кроме того, нет никаких доказательств того, что у пчел отсутствует сознание.

Итак, мы вынуждены сделать вывод, что нервная основа типа симпатической нервной системы, которая в смысле происхождения и функций не имеет ничего общего со спинномозговой системой, явно может с такой же легкостью порождать мысли и восприятие. Что тогда нам думать о симпатической нервной системе у позвоночных? Может ли и она порождать или передавать специфически психические процессы? Наблюдения фон Фриша доказывают существование трансцеребральных мышления и восприятия. Мы должны помнить об этом, если хотим объяснить существование какой-то формы сознания во время комы (потери сознания). Кома не парализует симпатическую нервную систему и, поэтому, последняя может считаться вероятным носителем психических функций. Если это так, то следует задаться вопросом, не могут ли в таком же свете рассматриваться нормальное состояние бессознательности во сне и содержащиеся в нем потенциально сознательные сновидения - иными словами, не являются ли сновидения порождением не столько спящей коры головного мозга, сколько неспящей симпатической нервной системы, и, следовательно, не обладают ли они трансцеребральной природой.

За пределами царства психофизического параллелизма, которое мы в настоящий момент не понимаем и даже не можем притвориться, что понимаем, синхронистичность не является феноменом, регулярность которого не так уж легко продемонстрировать. Человека одинаково сильно впечатляет отсутствие гармонии в жизни и удивляют приуроченные к отдельному моменту случаи гармонии в ней. В противоположность идее изначально установленной гармонии, синхронистический фактор просто обуславливает существование интеллектуально необходимого принципа, который можно добавить к уже признанной триаде (превратив ее в четверку) времени, пространства и причинности. Эти факторы являются обязательными, но не абсолютными - большая часть содержимого психики является не пространственной, а время и причинность являются психически относительными - и точно так же синхронистический фактор оказывается действенным только при определенных условиях. Но в отличие от причинности, которая деспотически правит во всем макрофизическом мире и власть которой прекращается только в микромире, синхронистичность является феноменом, который связан прежде всего с психическими условиями, то есть с процессами в бессознательном. Экспериментально доказано, что синхронистические явления довольно регулярно случаются в ходе интуитивных, "магических" процедур. Там они субъективно убедительны, но (по крайней мере в настоящий момент) объективно и статистически доказать их существование представляется чрезвычайно трудным делом.

На органическом уровне, вероятно, можно рассматривать биологический морфогенез в свете синхронистического фактора. Профессор А. М. Дальк (Dalcq), из Брюсселя, понимает форму, несмотря на ее связь с материей, как "непрерывность, находящуюся вне пределов живого организма". Сэр Джеймс Джине относит радиактивный распад к беспричинным событиям, которые, как мы уже убедились, включают в себя синхронистичность. Он говорит: "Радиактивный распад представляется мне следствием без причины и наводит меня на мысль, что главные законы природы не имеют ничего Общего с причинностью". Эта чрезвычайно парадоксальная фЬрмула, вышедшая из-под пера физика, типична для интеллектуальной дилеммы, которую ставит перед нами радиактивный распад. Он, или скорее феномен "полу-жизни", выглядит примером акаузальной упорядоченности - концепции, которая также включает в себя синхронистичность и к которой я вернусь ниже.

Синхронистичность - это не философская категория, а эмпирическая концепция, которая постулирует интеллектуально необходимый принцип. Она не может считаться ни материализмом, ни метафизикой. Ни один серьезный исследователь не стал бы утверждать, что природа того, чье существование доказано в ходе наблюдений, и природа того, что проводит наблюдения, а именно психе, являются известными и признанными величинами. Если новейшие выводы науки все больше и больше приближаются к унитарной идее бытия, характеризуемой пространством и временем с одной стороны, и причинностью и синхронистичностью - с другой, то здесь и не пахнет материализмом. Это скорее указывает на возможность ликвидации несоизмеримости наблюдаемого и наблюдающего. В данном случае результатом было бы единство бытия, которое выражалось бы новым концептуальным языком - "нейтральным языком", как его когда-то назвал В. Паули.

Тогда, к триаде классической физики - пространству, времени и причинности - добавился бы фактор синхронистичности, и она превратилась бы в тетраду, quaternio, которое дает возможность видеть всю картину целиком:

пространство

причинность ┼ синхронистичность

Время

В данном случае синхронистичность является для трех других принципов тем же, чем одномерность времени6 является для трехмерности пространства, или напоминает упрямую "Четверку" из "Тимея", которую, как говорит Платон, можно добавить к тройке только "силой". Точно так же, как в современной физике введение времени в качестве четвертого измерения постулирует непредставимый континуум пространство-время, так идея синхронистичности с присущим ей качеством смысла создает ошарашивающе-непредставимую картину мира. Однако, польза от добавления этой концепции состоит в том, что она позволяет нам включить в наше определение и знание природы психоидный фактор - то есть смысл a priori или "эквивалентность". Таким образом, проблема, которая красной нитью проходит через размышления алхимиков на протяжении полутора тысяч лет, снова возникает и саморазрешается в так называемой аксиоме Марии-Иудейки (или Коптийки): "Из Тройки выходит Единица как Четверка". Это загадочное замечание подтверждает то, о чем я говорил выше: принципиально новые точки зрения, как правило, возникают не на известном месте, а в глуши, чем могут даже отпугивать людей своей плохой репутацией. Старая мечта алхимиков, трансформация химических элементов, многократно осмеянная идея, в наши дни стала реальностью, а ее символизм, который так же был объектом для насмешек, оказался поистине золотым дном для психологии бессознательного. Алхимическая дилемма тройки и четверки, которая началась с истории, послужившей фоном для Тимея, и простерлась вплоть до сцены с кабирами во второй части Фауста, была воспринята алхимиком шестнадцатого века Герхардом Дорном как выбор между христианской Троицей и serpens quadricornutus, четырехрогим змеем, то есть Дьяволом. Словно предчувствуя грядущие события, Дорн предает анафеме языческую четверку, столь любимую алхимиками, на том основании, что она происходит от "бинариуса" (числа 2) и поэтому представляет собой нечто материальное, женское и дьявольское. Доктор фон Франц указала на возникновение этого "трехипостасного" мышления в Parable Бернадра Тревисского, в Amphiteatrum Кунрата, в работах Михаеля Майера и в Aquarium sapientum неизвестного автора. В. Паули привлек внимание к полемике Кеплера и Роберта Флудда, в которой Флудд, с его теорией соответствия, потерпел поражение и уступил место Кеплеру, с его теорией трех принципов. За выбором в пользу триады, который, в определенном смысле, противоречит алхимической традиции, последовала научная эпоха, которая ничего не знала о соответствии и с отчаянным упорством цеплялась за "тройственное" мировоззрение - продолжение "трехипостасного" образа мышления - описывающее и объясняющего все категориями пространства, времени и причинности.

Открытие радиактивности совершило революцию в физике, классические представления которой претерпели значительные изменения. Изменения эти настолько велики, что мы вын^кдены пересмотреть классическую схему, о которой я говорил выше. Поскольку у меня была возможность, благодаря любезно проявленному профессором Паули интересу к моей работе, обсуждать эти принципиальные вопросы с профессиональным физиком, который, в то же самое время, мог оценить мои психологические аргументы, то я имею право выдвинуть предположение, в котором учитываются и достижения современной физики. Паули предложил заменить классическое противостояние времени и пространства на сохранение энергии и пространственно-временного континуума. Это предложение позволило мне более точно определить другую пару противоположностей -причинность и синхронистичность - с целью установления некоей связи между этими двумя различными концепциями. В конце концов, мы сошлись на следующем quaternio:

неистребимая энергия

Постоянная связь посредством следствия (причинность)+Непостоянная связь посредством случайности, Эквивалентности или смысла

Пространственно временной континуум

Эта схема соответствует, с одной стороны, постулатам современной физики, а с другой - постулатам психологии. Психологическая точка зрения требует пояснения. По вышеизложенным соображениям о причинном объяснении синхронистичности не может быть и речи. Она состоит, прежде всего, из "случайных" эквивалентностей. Их tertium comparationis покоится на психоидных факторах, которые я называю архетипами. Они являются неопределенными, то есть познать и определить их можно только приблизительно. Хотя они и связаны с причинными процессами или "переносятся" ими, они постоянно вырываются из этой системы координат. Это нарушение порядка я назвал бы "переходом границы", потому что архетипы обнаруживаются не только в психической сфере, но почти так же часто проявляются в обстоятельствах, которые психическими не являются (эквивалентность внешнего физического процесса психическому). В категориях причинности архетипические эквивалентности являются случайными, то есть между ними и причинными процессами нет никакой закономерной связи. Поэтому складывается впечатление, что они представляют особый пример хаотичности или случайности, или того "хаотичного состояния", которое, по словам Андреаса Шпейсера, "перемещается во времени совершенно закономерным способом". Это первоначальное состояние, которое "не подчиняется механистическому закону", но является предпосылкой его существования, случайной основой, на которой базируется этот закон. Если мы рассматриваем синхронистичность или архетипы как случайность, то последняя приобретает специфический аспект модальности, которая обладает функциональным значением формирующего мир фактора. Архетип представляет психическую вероятность, изображая обычные инстинктивные события в форме типов. Это особый психический пример вероятности вообще, которая "состоит из законов случайности и устанавливает правила для природы точно так же, как их устанавливают законы механики". Мы должны согласиться со Шпейсером, что хотя в царстве чистого интеллекта случайность и является "бесформенной субстанцией", то перед психической интроспекцией - если внутреннее восприятие вообще может уловить ее - она предстает как образ, или, скорее, тип, который лежит в основе не только психических эквивалентностей, но также (знаменательный факт!) и эквивалентностей психофизических.

Трудно смыть с концептуального языка его причинную раскраску. Так под словосочетанием "лежащий в основе", несмотря на то, что в нем слышится отзвук причинности, понимается не что-то причинное, а просто существующее качество, неизменная случайность, существующая "сама по себе". "Смысловое совпадение" или эквивалентность психического и физического состояний, между которыми не существует никакой причинной связи, - это, говоря общими словами, модальность без причины, "акаузальная упорядоченность". Теперь встает вопрос, не может ли быть расширено наше определение синхронистичности с учетом эквивалентности психических и физических процессов, или, если точнее, не требует ли оно такого расширения. Это требование представляется обязательным, когда мы размышляем над более широкой концепцией синхронистичности, как "акаузальной упорядоченности". Под эту категорию подпадают все "акты творения", факторы a priori типа свойств естественных чисел, разрывностей современной физики, и т. д. Соответственно, в рамки нашей расширенной концепции мы должны будем включить наши постоянные и воспроизводимые экспериментальным путем феномены, хотя, на первый взгляд, это противоречит природе феноменов, в том числе и природе узко понимаемой синхронистичности. Последняя по большей части представляет собой индивидуальные случаи, которые нельзя повторить экспериментальным путем. Разумеется, и это не совсем верно, доказательством чему служат эксперименты Рейна и многочисленные случаи с индивидами, обладающими даром ясновидения. Эти факты доказывают, что даже в индивидуальных случаях, которые нельзя свести к общему знаменателю и которые относятся к разряду "уникальных", имеются определенные общие факторы, из чего мы вынуждены заключить, что наша более узкая концепция синхронистичности вероятно является слишком узкой и действительно требует расширения.

Вообще-то, я склоняюсь к той точке зрения, что синхронистичность в узком смысле является всего-лишь отдельным примером общей акаузальной упорядоченности - а именно, эквивалентности психических и физических процессов, где наблюдатель занимает выгодную позицию, поскольку способен опознать tertium comparationis. Но, как только он проникает в архетипическую основу, у него возникает искушение свести взаимную ассимиляцию независимых психических и физических процессов к (причинному) воздействию архетипа, и, в результате, выпустить из внимания тот факт, что они являются простыми случайностями. Этой опасности можно избежать, если рассматривать синхронистичность, как особый пример общей акаузальной упорядоченности. Таким образом, мы также избежим и неправомерного умножения наших принципов объяснения, поскольку только архетип является интроспективно узнаваемой формой a priori психической упорядоченности. Если внешний синхронистической процесс в настоящий момент связывается с архетипом, то этот процесс включается в ту же самую основную схему - иными словами, он тоже "упорядочивается". Эта форма упорядоченности отличается от упорядоченности естественных чисел или разрывностей физики в том, что последнее существует извечно и регулярно повторяется, в то время как формы психической упорядоченности являются актами творения во времени. Кстати, именно поэтому я выделил элемент времени, как характерную черту этих феноменов, и назвал их синхронистическими.

Современное открытие разрывности (например, упорядоченности кванта энергии, распада радия и т. д.) положило конец безраздельному господству причинности и, тем самым, триаде принципов. Территория, потерянная последними, раньше принадлежала сфере соответствия и притяжения, концепциям, которые достигли наивысшей точки развития в идее Лейбница об изначально установленной гармонии. Шопенгаэур знал слишком мало об эмпирических основах соответствия, чтобы понять, насколько безнадежной была его попытка причинного объяснения. Сегодня, благодаря экспериментам по ЭСВ, в нашем распоряжении оказалось очень много эмпирического материала. Мы можем выработать определенную концепцию его достоверности, когда мы узнаем из Г. И. Хатчинсона15, что эксперименты по ЭСВ, проведенные С. Г. Солом и К. М. Голдни, дали коэффициент вероятности 1:10 в 35-й степени, что эквивалентно количеству молекул в 250 000-х тоннах воды. В области естественных наук не очень много экспериментов дали результаты, приближающиеся к столь высокому уровню достоверности. Преувеличенный скептицизм по отношению к ЭСВ на самом деле не имеет никакого оправдания. Основной его причиной является обычное невежество, которое в наше время, к сожалению, почти всегда сопутствует специализации и не дает ограниченному ее узкими рамками исследователю стать на более высокую и более широкую точку зрения. Разве мы частенько не сталкивались с тем, что так называемые "суеверия" содержат зерно истины, вполне достойной познания?! Вполне возможно, что изначальное магическое значение слова "желание", по-прежнему сохраняющееся в словосочетании "палочка, исполняющая желания" (магический жезл, волшебная палочка) и выражающее желание не в смысле чувства, а в смысле магического действия, и традиционная вера в эффективность молитвы основываются на ощущении сопутствующих синхронистических феноменов.

Синхронистичность не более изумительна или загадочна, чем разрывность в физике. Но впитанная с молоком матери вера в безраздельное господство причинности создает трудности разуму и заставляет его сделать вывод о немыслимости даже самой возможности существования беспричинных событий. Но если они действительно существуют, то мы должны рассматривать их, как творческие деяния, как непрерывное сотворение схемы, извечно существующей, спорадически повторяющейся и не имеющей никаких видимых источников. Разумеется мы должны проявить осторожность и не считать "бепричинным" любое событие, причина которого неизвестна. Беспричинность, как я уже говорил, можно искать только там, где существование причины представляется немыслимым. Но критерий "мыслимости" - это идея, которая сама требует предельно осторожного подхода. Если бы атом соответствовал его первоначальной философской концепции, то его способность к делению была бы немыслимой. "Смысловые совпадения" вполне мыслимы как чистая случайность. Но чем больше они множатся и чем более значительным и более точным является совпадение, чем меньшей представляется их вероятность и чем большей становится их немыслимость, до тех пор, пока они уже не могут считаться чистой случайностью, но, за неимением причинного объяснения, о них приходится думать, как о "смысловых совпадениях". Однако, как я уже говорил, их "необъяснимость" проистекает не из того, что причина их неизвестна, а из того, что разум попросту не может себе представить такой причины. Это необходимое состояние, когда пространство и время теряют свое значение или становятся относительными, ибо в этих условиях причинность, которая предполагает наличие пространства и времени, больше не может считаться существующей и становится совершенно немыслимой.

По этим причинам мне представляется необходимым ввести, наряду со временем, пространством и причинностью, категорию, которая не только дает нам возможность понять синхронистические феномены, как особый класс естественных событий, но также определяет случайность, как извечно существующий вселенский фактор и, отчасти, как сумму происходящих во времени бесчисленных индивидуальных актов творения.